Вениамин Блаженный. Сораспятье: Стихи

        М.: Время, 2009. — 416 с. — (Поэтическая библиотека).

 

        Сборник стихотворений выдающегося минского поэта Вениамина Михайловича Блаженного (Айзенштадта; 1921-1999) полностью повторяет по составу подготовленную им самим книгу под тем же названием (Минск, 1995); поэтому, к сожалению, в том не вошли стихотворения последних лет жизни. Впрочем, переиздание освобождено от многочисленных ошибок первоиздания. Поэзия Блаженного, получившая одобрение таких мастеров, как Борис Пастернак, Арсений Тарковский, Виктор Шкловский, придаёт отечественной религиозной и метафизической лирике редкую для него интонацию высокого юродства, непосредственного диалога с горними силами, восходящего ещё к Книге Иова.

 

 

печатается по изданию

Блаженный В. М. (Б68) Сораспятье. - М.: Время, 2009. -416 с. - (Поэтическая библиотека).

 

Издательство "Время" выражает признательность Елене Фроловой, Дмитрию Строцеву, Сергею Павленко, Максиму Погорелому, Максиму Имошенко, Ираиде Захаровой и Игорю Вирковскому за поддержку в издании этой книги.

 

Настигнутый вдохновением

 

      Вениамин Михайлович Айзенштадт (Блаженный) не просто время от времени сочинял стихи. Он постоянно пребывал в состоянии захваченности творчеством, поэзией. Блаженного можно смело назвать настигнутым вдохновением. Себя, жизнь, быт - на протяжении десятков лет - он полностью подчинил требованию Духа. Сложенные в уме стихи, выписанные убористым полудетским-полукаллиграфическим почерком, почти ежедневно заносил, как в бортовой журнал, в толстые общие тетради в клеточку. Таких тетрадей с 1940-х собралось шестнадцать. Последняя оборалась на середине в ноь с 30 на 31 июля 1999.

 

          Поэт хотел видеть книгу. Бывал у Пастернака, письменно общался с Тарковским и Шкловским. Неустанно от руки переписывал стихи в "сборники", которые рассылал мастерам, в редакции, в издательства. Мастера писали восторженные отзывы и добавляли, что ничего для поэта сделать не могут: стихи непроходные. Редакции и издательства утвердительно молчали.

 

          В конце 80-х Блаженного понемногу стали публиковать. Перестройка принесла и первые книжки, составленные с оглядкой. Вениамин Михайлович по-прежнему мечтал о книге, которая представляла бы его творчество во всей полноте.

 

           В середине 90-х в Минске оказался с гастролями рок-поэт Юрий Шевчук, которого, на счастье, познакомилм с Блаженным. Шевчук бурно отреагировал на стихи, буквально обязал продюсеров и мецентов из своего окружения немедленно издать большим тиражом книгу минского поэта.

 

            Издатели из рук поэта получили машинописный сборник "Сораспятье". Сборник составил сам Вениамин Михайлович, а машинопись приготовила жена поэта, Клавдия Тисмофеевна. Это была та самая книга, которую Блаженный собирал, на свой слух, всю жизнь, поплняя стихами из новых тетрадей и опуская ранние, переставшие в нем звучать стихи. Вышла она в 95-м*.

 

           Последние годы, принимая в доме гостей, Вениамин Михайлович всегда хранил "Сораспятье" под рукой, и, даже если помнил стихи на память, брал в руки сборник, легко открывал на нужной странице и дальше уже читал, следя или не следя за текстом, но держа раскрытую книгу перед собой.

 

          "Сораспятье" на книжных развалах давно нет. А читательская жажда есть. Потому и возникла мысль переиздать книгу поэта в том составе, в котором он сам хотел ее видеть.

 

 

 

Дмитрий Строцев

 

 

 

_______________________________

 

*Вениамин Блаженный. Сораспятье. Мн.: ООО "Олегран", ООО "Итекс", 1995.

 

(от наборщика: текст публикуется без вычитки. Возможны опечатки и прочие недоразумения)

* * *

Сколько лет нам, Господь?..
Век за веком с тобой мы стареем...
Помню, как на рассвете, на въезде в Иерусалим,
Я беседовал долго со странствующим иудеем,
А потом оказалось - беседовал с Богом самим.

Это было давно - я тогда был подростком безусым,
Был простым пастухом и овец по нагориям пас,
И таким мне казалось прекрасным лицо Иисуса,
Что не мог отвести от него я восторженных глаз.

А потом до меня доходили тревожные вести,
Что распят мой Господь, обучавший весь мир доброте,
Но из мертвых воскрес - и опять во вселенной мы вместе,
Те же камни и тропы, и овцы на взгорьях всё те.

Вот и стали мы оба с тобой, мой Господь, стариками,
Мы познали судьбу, мы в гробу побывали не раз
И устало садимся на тот же пастушеский камень,
И с тебя не свожу я, как прежде, восторженных глаз. 

25 августа 1980

***
Клюю, клюю, воробушек,
Господнее зерно.
А Бог рассыпал рядышком
И жемчуг, и янтарь.
Не надобно мне жемчуга –
Ведь я богат давно.
А чем богат воробушек?
А тем, что нищ, как встарь.

А чем богат воробушек?
А тем, что поутру
Он окунает в солнышко
Два лёгоньких крыла.
Зажжется ликование –
И запылать костру,
И утро – горы золота,
И вечер – серебра.

Но кто поймёт воробушка
Гонимого – тоску?
Горланит стая галочья:
«Воробушек, ты – вор!..»
Меня судили вороны
На старческом суку.
Мешал их долголетию
Мой маленький задор.

Не вор я, а воробушек,
Не вор я, а душа.
И смел – да не ко времени,
Бродяжка озорной…
Хотите, сяду голубем
На темя торгаша –
И выклюю из темени
Господнее зерно?..

Скачу себе по боженьку,
Как вы – по маету.
Неможется, недужится, -
А скачет воробей…
Как маковому зёрнышку,
Я радуюсь Христу
И, как глотку из лужицы,
Я радуюсь себе.

март 1965

***

Воробушек, воробушек,
Мороз ударил дробью.
Спасешься ли на веточке —
Иль рухнешь снежным комом?
Воробушек, воробушек,
Твое — мое здоровье
Висит на голой веточке, —
А мир зовется домом.

Давно я стал попутчиком
Бездомной малой твари,
И согреваюсь лучиком,
Когда со мною в паре
Собаки лохмоногие,
Пичужки одинокие...
— Ах, странники убогие,
Вы машете руками!...

Воробушек, воробушек,
Душа играет в теле,
Хоть с веточки на веточку,
А все же мы взлетели.
Я тоже вскинул ноженьки
И взмыл, как птенчик, в небо!
Я тоже видел Боженьку —
Он был как птица-лебедь!

Когда бы мог я, глупенький,
Затмить собою небо!
Когда бы мог я клювиком
Добыть Христова хлеба,
Христова, чудотворного —
И тем, кто жил, как дети,
И тем, кто чуда вздорного
Не ожидал на свете...

февраль 1966

***

Железною стужей заносит шаги мои ветер.
Последнюю душу живу-изживаю на свете.

Так долго я брёл, что уж кажется странным,
Что я называюсь не глиною и не барханом.

Всего только имя меня отличает от пыли,
Всего только бремя какой-то несбывшейся были.

Вот так-то и стал я седою полынной золою,
И сердце мое не зажечь даже дальней звездою.

То гордое сердце, что встарь освещало дорогу
 Едва ли не миру, едва ли не небу - не Богу...

ноябрь 1965

***

Мне недоступны ваши речи
На людных сборищах столиц.
Я изъяснялся, сумасшедший,
На языке зверей и птиц.

Я изъяснялся диким слогом,
Но лишь на этом языке
Я говорил однажды с Богом —
И припадал к Его руке.

Господь в великом безразличье
Простил, что я Его назвал
На языке своём по-птичьи,
А позже волком завывал.

И за безгрешное раденье
Души, скиталицы в веках,
Я получил благословенье
И сан святого дурака.

12 марта 1990

***

***
Всё живое тоскует – тоскую и я о бессмертье…
Пусть бессмертье моё будет самою горшей судьбой,
Пусть одними слезами моё окрыляется сердце,
Я согласен на всё, я с надеждою свыкнусь любой.

Я был так одинок, что порою стихов моих эхо
Мне казалось какою-то страшною сказкой в лесу:
То ли ворон на ветке – моя непутёвая веха,
То ли самоубийцы мерцающий в сумраке сук.

Но никто никогда не бывал до конца одиноким,
Оттого-то и тяжек предсмертный мучительный вздох…
И когда умирает бродяга на пыльной дороге,
Может, гнойные веки целует невидимый Бог.

Да и так ли я был одинок? Разве небо
Не гудело в груди, как огромный соборный орган?
Разве не ликовал я, взыскуя Господнего хлеба?
Разве не горевал я, как, старясь веками, гора?

Пусть бессмертье моё будет самою слабой былинкой,
Пусть ползёт мурашом… И, когда я неслышно уйду,
Я проклюнусь сквозь землю зелёным бессмысленным ликом
И могильным дыханьем раздую на небе звезду.

декабрь 1966

***

Уже из смерти мать грозила пальцем:
Связался сын с бродягою-Христом
И стал, как он, беспамятным скитальцем,
Спит без семьи, ночует под кустом.
Что Бог ему? Зачем он так упрямо
Бил лбом о землю, каялся в грехах
И, как ребенок, умирая, «мама!» —
Выкрикивал меж вздохами свой страх?

От матери-кормилицы, от дома
Какая увела его тоска?
Тревогою звериною влекомый,
В каком он логе Бога отыскал?

Суров и дик, Господь-детоубийца
Бродил в бору, как черный атаман,
И смертью заволакивались лица
У тех, кто верил в божеский обман.

Добро бы Бог, а то — лесная нечисть…
Ах, у Христа и вправду нет стыда!
Он души пожирает человечьи,
Он мальчика сгубил мне навсегда.

О мальчик мой, у смертного порога
Не отвращай от матери лица!
Отринь, отринь безжалостного Бога,
Земного и Небесного лжеца!..

........................................................

Прости мне, мать. Я был звездой без цели.
Зачем родится мертвая звезда?
Зачем тоскует мать у колыбели,
Где пялит бельма детские - беда?

Прости мне, мать, что не сберег я душу,
Что в поле не собрал ни колоска.
Достоинство приличествует мужу,
А я боялся лишнего куска.

Господь был сыт. Он жил в собачьей будке.
Жирел живот у песьего Христа.
Мне так хотелось ангельские руки
Под будкое в дремоте распластать!..

Но и земля не знала снисхождения.
И как тут страху детскому помочь?..
Прости мне, мать. Я проклял день рожденья,
Тот грешный день, когда повсюду ночь...

А чем был Бог так долго в будке занят, -
Не все ль равно?.. Он Бог - и вся тут речь.
Я видел мир незрячими глазами.
Незрячему не страшно в землю лечь.

Теперь лишь смерть я называю "мама".
Мне хорошо. Я сгину без следа -
Без снов, без муки Господа, без срама...

Я не вернусь из смерти
         Никогда.

февраль-март 1967

***

Что же делать, коль мне не досталось от Господа-Бога
Ни кола, ни двора, коли стар я и сед, как труха,
И по торной земле как блаженный бреду босоного,
И сморкаю в ладошку кровавую душу стиха?

Что же делать, коль мне тяжела и котомка без хлеба
И не грешная мне примерещилась женская плоть,
А мерещится мне с чертовщиной потешною небо:
Он и скачет, и пляшет, и рожицы кажет — Господь.

Что же делать, коль я загляделся в овраги и в омут
И, как старого пса, приласкал притомившийся день,
Ну а к вам подхожу словно к погребу пороховому:
До чего же разит и враждой и бедой от людей!..

…Пусть устал я в пути, как убитая вёрстами лошадь,
Пусть похож я уже на свернувшийся жухлый плевок,
Пусть истёрли меня равнодушные ваши подошвы, —
Не жалейте меня: мне когда-то пригрезился Бог.

Не жалейте меня: я и сам никого не жалею,
Этим праведным мыслям меня обучила трава,
И когда я в овраге на голой земле околею,
Что же, — с Господом-Богом не страшно и околевать!..

Я на голой земле умираю, и стар и безгрешен,
И травинку жую не спеша, как пшеничный пирог…
… А как вспомню Его — до чего же Он всё же потешен:
Он и скачет, и пляшет, и рожицы кажет мне — Бог.

16-17 июля 1971

***

РОДОСЛОВНАЯ

Отец мой - Михл Айзенштадт - был всех глупей в местечке.
Он утверждал, что есть душа у волка и овечки.

Он утверждал, что есть душа у комара и мухи.
И не спеша он надевал потрепанные брюки.

Когда еврею в поле жаль подбитого галчонка,
Ему лавчонка не нужна, зачем ему лавчонка?..

И мой отец не торговал - не путал счета в сдаче...
Он черный хлеб свой добывал трудом рабочей клячи.

- О, эта черная страда бесценных хлебных крошек!..
...Отец стоит в углу двора и робко кормит кошек.

И незаметно он ногой выделывает танец.
 И на него взирает гой*, веселый оборванец.

- "Ах, Мишка - "Михеле дер нар"** - какой же ты убогий!"
Отец имел особый дар быть избранным у Бога.

Отец имел во всех делах одну примету - совесть.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
...Вот так она и родилась, моя святая повесть.

9-10 сентябля 1964

__________________

* Русский

** - Мишка-дурачок

 

***

►Мертвая мама едет в карете.

Папа в парадном сидит сюртуке.

Мертвые дети, мы все еще дети

Где-то в забытом былом далеке.

 

Мертвая мама была поломойкой.

Был полоумным мой бедный отец...

Словно карающий меч Дамоклов,

Ропот погубленных мною сердец:

 

- Где же ты, сын наш?..

                          - Я здесь, на соломе,

Сын ваш - бродяга, тюремный жилец,

В непроницаемом каменном доме...

Так уж со мною случилось, отец.

 

Нет, злодеяния лишнего грузом

Я не умножил отцовых грехов...

Дом мой - безумье и я - его узник,

Узник безумных темничных стихов.

 

Мама, а где же забытые сказки?..

О, нехорошая ворожея,

Что же я вижу безликие маски?

Разве живыми не помню вас я?

 

Следом за вами - безумной побежкой,

Но, озаряя проклятьем лицо,

Вы исчезаете с дикой усмешкой

Диких, забывших меня, мертвецов!

 

Не возвратит меня в детство истома,

Мука предсмертная не возвратит...

Видно, навеки ушел я из дома,

Видно, заклятьем размыты пути.

 

Мертвая мама едет в карете.

Папа в парадном сидит сюртуке.

Братья умершие - всё еще дети,

Где-то и я еще жив вдалеке

 

8-9 марта 1968

 

***

 

* * *

 

Почему, когда птица лежит на пути моем мертвой,

Мне не жалкая птица, а мертвыми кажетесь вы,

Вы, сковавшие птицу сладчайшею в мире немотой,

Той немотой, что где-то на грани вселенской молвы?

 

Птица будет землей - вас отвергнет земля на рассвете,

Ибо только убийцы теряют на землю права,

И бессмертны лишь те, кто во всем неповинны, как дети,

Как чижи и стрижи, как бездомные эти слова.

 

Ибо только убийцы отвергнуты птицей и Богом.

Даже малый воробушек смерть ненавидит свою.

Кем же будете вы, что посмели в величье убогом

Навязать мирозданью постылое слово "убью"?

 

Как ненужную боль, ненавидит земля человека.

Птица будет землей - вы не будете в мире ничем.

Птица будет ручьем - и ручей захлебнется от бега,

И щеглиные крылья поднимет над пеной ручей.

 

...Где же крылья твои, о комок убиенного страха?

Кто же смертью посмел замахнуться на вольный простор?

На безгнездой земле умирает крылатая птаха.

Это я умираю и руки раскинул крестом.

 

Это я умираю, ничем высоты не тревожа.

Осеняется смертью размах моих тягостных крыл.

Ты поймешь, о Господь, по моей утихающей дрожи,

Как я землю любил, как я небо по-птичьи любил.

 

Не по вашей земле - я бродил по господнему лугу.

Как двенадцать апостолов, птицы взлетели с куста.

И шепнул мне Господь, как на ухо старинному другу,

Что поет моя мертвая птица на древе креста.

 

И шепнул мне Господь, чтобы боле не ведал я страха,

Чтобы божьей защитой считал я и гибель свою.

Не над гробом моим запоет исступленная птаха -

Исступленною птахой над гробом я сам запою!..

 

сентябрь 1967

 

***

 

* * *

 

Тоскую, тоскую, как будто на ветке кукую,

Как будто на лодке ушкую - тоскую, тоскую.

Тоскую по ветке, по лодке тоскую, по птице,

По жизни тоскую - приснившейся быль-небылице.

 

Тоскую, тоскую - я жил в шалаше камышовом,

Закаты и зори горели огнем кумачовым.

В лесу ночевал я, лежалой орешине веря,

Бок о бок с косматою шкурою хмурого зверя.

 

Бок о бок с душою - с медведицей дико-большою -

В лесу ночевал я; а вот я бреду отрешенно

По пыльной дороге - и кличу Христа на дороге,

И вяжут мне зори кровавыми путами ноги.

 

Христос о те поры бродил по дороге с сумою,

Да только побрезгал - чужим, неприкаянным - мною,

А дьявол легонько-легонько толкнул меня в плечи,

И вот я трещу в жерловине праматери-печи.

 

Исчез бы я вовсе, когда бы не тишь полевая,

Когда бы не пыль пылевая, не даль далевая!..

Из печи - вприпрыжку, что твой из пруда лягушонок...

"Ужо тебе, Боже! Опять побреду за душою..."

 

Избушка и мать-побирушка и кот на окошке.

Тоскую, тоскую, тоскую - тоскую о кошке.

О, вынь меня, зверь, из своей заколдованной шерсти,

Звериной тропой побредем-ка по полночи вместе.

 

Тоскую, тоскую - зачем я не малая птаха?

Я б - в бороду божью влетел, как разбойник, без страха, -

Да только зачем мне старик бородатый, седатый?..

Я лучше усядусь на гребень узорчатый хаты.

 

Тоскую, тоскую - о жизни, во мрак отошедшей.

Эй, где ты, лешиха, я твой залежавшийся леший,

Лежу на полатях и стар, и тверез, и недужен...

Давай-ка покружим, по старым лощинам покружим.

 

Тоскую, тоскую, душа не приемлет покоя.

Ах, что бы с тобою, душа, нам придумать такое?

- Плесни меня в душу Христову размашисто-жарко, -

А после об землю разбей покаянною чаркой!..

 

31 марта 1968

 

БЛАЖЕННЫЙ

 

Как мужик с топором, побреду я по божьему небу.

А зачем мне топор? А затем, чтобы бес не упер

Благодати моей - сатане-куманьку на потребу...

Вот зачем, мужику, вот зачем, старику, мне топор!

 

Проберется бочком да состроит умильную рожу:

Я-де тоже святой, я-де тоже добра захотел...

Вот тогда-то его я топориком и огорошу -

По мужицкой своей, по святейшей своей простоте.

 

Не добра ты хотел, а вселенского скотского блуда,

Чтоб смердел сатана, чтобы имя святилось его,

Чтоб казался Христом казначей сатанинский - Иуда,

Чтобы рыжих иуд разнеслась сатанинская вонь...

 

А еще ты хотел, чтобы кланялись все понемногу

Незаметно, тишком - куманьку твоему сатане,

И уж так получалось, что молишься Господу-Богу,

А на деле - псалом запеваешь распутной жене...

 

Сокрушу тебя враз, изрублю топором, укокошу,

Чтобы в ад ты исчез и в аду по старинке издох,

Чтобы дух-искуситель Христовых небес не тревожил,

Коли бес, так уж бес, коли Бог - так воистину Бог...

 

14 октября 1972

 

***

 

"Меня Распутиным назвали..."

 

Н. Клюев

 

► Напоил меня Бог первозданною горькой отравой,

Шуганул по российской земле как постылого пса

И пошла обо мне нехорошая стыдная слава:

Я де то, я де сё, я де сам, я де вовсе не сам.

 

Я де шут, я де плут, я де, может, расстрига-Распутин,

От меня де разит мужиковским рядном за версту...

Ну какой же я к бесу Распутин, когда я на прутик

Посадил муравья и молился лесному Христу?

 

Словно стрелы татар, обложила орда недоверья

(Я де то, я де сё); а какой в этом нищему толк?

Завалюсь в темноту, как пристало берложному зверю,

Может, долей моей не побрезгует сумрачный волк.

 

Может, боли мои лекариха залижет лисица...

В рыжеватый бочок от обиды запрячу лицо.

Буду спать да сопеть, будет сон мне диковинный сниться,

Как двуногие звери меня окружают кольцом.

 

Хорошо просыпаться и ночь неподвижную слушать...

Хорошо свою нору хвостом оградить от потерь...

Хорошо на покое, как лапу, лизать свою душу...

Вот и нет меня больше - теперь я беспрозванный зверь

 

11-12 мая 1973

 

***

 

► На рассвете мое покрывается инеем тело,

Я, как мертвый в гробу, в неподвижном лежу серебре.

Узнаю свою смерть по тому, как и робко, и смело

В прозябанье мое пробирается старческий бред...

 

Узнаю свою смерть по какой-то смирившейся дрожи,

По тому, как меня накрывает бескрылая тень.

Средь забытых могил есть моя позабытая тоже:

Всё, чем жил я вчера, похоронит мой завтрашний день.

 

Узнаю свою смерть в равнодушье прохожих и женщин,

По тому, как меня не тревожат ни боль, ни тоска.

Этот мир, что когда-то был щедро ребенку обещан,

Угасает в глазах обезумевшего старика.

 

Узнаю свою смерть по тому, как сдвигаются стены

И всё уже и уже ведут на всемирный пустырь.

Я, страдавший вчера от предчувствия чьей-то измены,

Равнодушен сегодня, измену измене простив.

 

Изменяют давно мне и весны, и зимы, и лета,

Изменяют года; как же женщине мне не простить?..

Вот и стих равнодушен к заброшенной доле поэта,

Забывает слова и в рассудке мешается стих..

 

Узнаю свою смерть по тому, как с деревьев свирепо

Обрываются лисья, древесную плоть оголив.

Я, как листья, хотел улететь в просветленное небо

И, как листья, меня приютили могилы земли.

 

Узнаю свою смерть по приметам давно не случайным.

Узнаю по тому, как меня забывают года.

Словно облако в небе меняет свои очертанья.

Словно стала седою и обледенела вода.

 

21 июля 1971

 

***

 

Я живу в нищете, как живут скоморохи и боги,

Я посмешищем стал и недоброю притчей для всех,

И кружусь колесом по моей бесконечной дороге,

И лишь стужа скрипит в спотыкающемся колесе.

 

Через пустоши дней по каким-то неведомым вехам.

По проезжей прямой. По какой-то забытой косой.

Было время, когда называл я себя человеком.

Это время прошло и теперь я зовусь колесом.

 

Сколько комьев с тоски,

сколько грязи налипло на обод!

Поворот колеса, словно сердца тяжелый удар.

Словно вехи судьбы, эти пустоши, рвы и сугробы.

Эти вехи и рвы провожают меня в никуда.

 

Все, что было судьбою, уходит в следы от убоя.

Все, что было судьбою, скрипучим скрипит колесом.

Через вехи и рвы. Из беды - на рожон - за бедою.

Все уходит, как сон. И опять наплывает, как сон.

 

На исходе пути поджидает пути мои пропасть.

Поворот колеса. И уже невесомая смерть.

Разлетается в щепы моя бесконечная повесть.

Завершается срок. Завершает свой срок круговерть.

 

сентябрь 1971-31 января 1989

 

***

 

► О, святыня-земля, позабудь обо мне, человеке,

Но проститься мне дай по-родному с тобою сперва...

Я любил эту землю, как любят слепцы и калеки,

Как затравленный зверь, как примятая в поле трава.

 

Я любил эту землю скитаньем своим босоногим.

Вот и старость врубилась мне в темя, как сталь топора.

Да, таким я и был, как хотелось мне в детстве, - убогим...

Затвердела душа и рубцами покрылась кора.

 

Всё труднее мой шаг, словно держат в земле меня корни.

Стала лысой луною седая моя голова.

Зачерствела душа, но лишь горе и боль, не в укор в ней,

И такие простые, как в первой молитве, слова.

 

Я любил эту землю. И если простит меня Боже,

Я пребуду букашкой. И если простит меня Бог,

Я пребуду травинкой. И если Господь мне положит

Жить по смерти - избуду по смерти недолгий свой срок.

 

Ибо жить на земле даже тысячу лет - это малость.

Разве вечную землю состарили чьи-то года?

Разве знают долы, и горы пол чью-то усталость?

О, земля, о, земля, - как беспамятно ты молода!..

 

Я любил эту землю. И чем бы по смерти я ни был -

Я пребуду землею. Могильную ночь сокруша,

Я проклюнусь травинкою - слабою, тонкою - в небо...

- Вот она моя доля, - Земля, Возрожденье, Душа!..

 

декабрь 1971

 

БЛАЖЕННЫЙ

 

Все равно меня Бог в этом мире бездомном отыщет,

Даже если забьют мне в могилу осиновый кол...

Не увидите вы, как Спаситель бредет по кладбищу,

Не увидите, как обнимает могильный он холм.

 

- О Господь, ты пришел слишком поздно, а кажется - рано,

Как я ждал тебя, как истомился в дороге земной...

Понемногу землей заживилась смертельная рана,

Понемногу и сам становлюсь я могильной землей.

 

Ничего не сберег я, Господь, этой горькою ночью,

Все досталось моей непутевой подруге - беде...

Но в лохмотьях души я сберег тебе сердца комочек,

Золотишко мое, то, что я утаил от людей.

 

...Били в душу мою так, что даже на вздох не осталось,

У живых на виду я стоял, и постыл, и разут...

Ну а все-таки я утаил для тебя эту малость,

Золотишко мое, неразменную эту слезу.

 

...Ах, Господь, ах, дружок, ты, как я, неприкаянный нищий,

Даже обликом схож и давно уж по-нищему мертв...

Вот и будет вдвоем веселей нам, дружкам, на кладбище,

Там, где крест от слезы - от твоей, от моей ли - намок.

 

Вот и будет вдвоем веселее поэту и Богу...

Что за чудо - поэт, что за чудо - замызганный Бог...

На кладбище в ночи обнимаются двое убогих,

Не поймешь по приметам, а кто же тут больше убог.

 

27 декабря 1976

 

***

 

Я мертвых за разлуку не корю

И на кладбище не дрожу от страха,

Но матери я тихо говорю,

Что снова в дырах нижняя рубаха.

 

И мать встает из гроба на часок,

Берет с собой иголку и клубок

И забывает горестные даты,

И отрывает савана кусок

На старые домашние заплаты.

 

2 апреля 1979

 

***

 

 ►Никогда не умел я творить над живыми расправу,

Даже мухи несносной святым мне казался удел,

Потому что и муха живет на земле по какому-то праву,

По какому живет беспощадное племя людей.

 

Потому что и муха живет в этой душной вселенной

Под немеркнущим взором Таинственного Паука,

И слабеет в паучьих тисках ее плач постепенно,

И последнего мига ее настигает тоска...

 

10 апреля 1978

 

СТИХИ УХОДА

 

Больше жизни любивший волшебную птицу - свободу,

Ту, которая мне примерещилась как-то во сне,

Одному научился я гордому шагу - уходу,

Ухожу, ухожу, не желайте хорошего мне.

 

Ухожу от бесед на желудок спокойный и сытый,

Где обширные плеши подсчитывают барыши...

Там, где каждый кивок осторожно и точно рассчитан,

Не страшит меня гром - шепоток ваш торгаший страшит.

 

Ухожу равнодушно от ваших возвышенных истин,

Корифеи искусства, мазурики средней руки,

Как похабный товар, продающие лиры и кисти,

У замызганных стоек считающие медяки.

 

Ухожу и от вас - продавщицы роскошного тела,

Мастерицы борщей и дарительницы услад,

На потребу мужей запустившие ревностно в дело

И капусту, и лук, и петрушку, и ляжки, и зад.

 

Ах, как вы дорожите подсчетом, почетом, покоем -

Скупердяи-юнцы и трясущиеся старички...

Я родился изгоем и прожил по-волчьи изгоем,

Ничего мне не надо из вашей поганой руки.

 

Не простит мне земля моей волчьей повадки сутулой,

Не простит мне гордыни домашний разбуженный скот...

Охромевшие версты меня загоняют под дула

И ружейный загон - мой последний из жизни уход.

 

Только ветер да воля моей верховодили долей,

Ни о чем не жалею - я жил, как хотелось душе,

Как дожди и как снег, я шатался с рассвета по полю,

Грозовые раскаты застряли в оврагах ушей.

 

Но не волк я, не зверь - никого я не тронул укусом;

Побродивший полвека по верстам и вехам судьбы,

Я собакам и кошкам казался дружком-Иисусом,

Каждой твари забитой я другом неназванным был.

 

...Если буду в раю и Господь мне покажется глупым,

Или слишком скупым, или, может, смешным стариком, -

Я, голодный как пес, откажусь и от райского супа -

Не такой это суп - этот рай - и Господь не такой!..

 

И уйду я из неба - престольного божьего града,

Как ушел от земли и как из дому как-то ушел...

Ухожу от всего... Ничего, ничего мне не надо...

Ах, как нищей душе на просторе вздохнуть хорошо!..

 

30-31 декабря 1972

 

БЛАЖЕННЫЙ

 

Боль выматывает понемногу, –

Не мужчиною в полном соку –

Стариком неприкаянным к Богу

Дотащу свою душу-тоску.

 

Дотащу её скудными днями

По сермяжной дороге скорбей,

По проезжей и по глухомани –

Дотащу, как суму, на себе...

 

“Помогите, родимые, что ли...”

Но родимые – ушлый народ –

Добавляли в суму мою боли

И чужих добавляли невзгод.

 

Кто-то выплюнул в душу окурок,

Кто-то выматерил ходока...

Старика с неказистой фигурой

Заприметит собачья тоска.

 

Я и пес – мы на божьем пороге

Поджимаем от страха зады...

Принесли мы с собою дороги

И осколок попутной звезды.

 

Вот мы, Господи, в муке исподней,

Не гони нас ни в ад ты, ни в рай,

Угости нас на кухне господней,

В дурака с нами в карты сыграй...

 

Не гляди, что мы худы, Владыка,

Что совсем неприглядны с лица, –

Шиты бисером мы, а не лыком –

Два юродивых – два хитреца...

 

Мы как птицы небесные жили,

Но у грешных учились уму:

Зуботычинами дорожили,

Собирали побои в суму...

 

Вот я – в язвах обугленных нищий,

Вот он – старый доверчивый пес...

Нет нас праведнее, нет нас чище,

 На виду у тебя мы, Христос...

 

16 ноября 1980

 

***

 

► Не оттолкни меня в последний миг,

Кто б ни был ты - Господь или разбойник,

Я плачу, я к груди твоей приник,

Я прячу голову в твои ладони.

 

Не оттолкни меня, хочу с  тобой

Пройти весь путь последний до предела,

Еще со мной тоска моя и боль,

Еще меня мое пытает тело.

 

Еще пытает тело, как палач,

Орудиями пыточными плоти,

А палача не растревожит плач,

Плач - то, что нужно при его работе.

 

В последний миг - Христос поколебал

Души своей незыблемую твердость,

И пот рукою вытирал со лба:

Нет, нелегко ступать в обитель мертвых!..

 

Кто б ни был ты - мой друг или мой враг

(Сейчас не время говорить об этом), -

Я на тебя равняю смертный шаг

И исповедуюсь пред целым светом.

 

В последний миг меня не оттолкни;

Я не один - за мною, как собаки,

Хромают искалеченные дни,

Им тоже страшно в непроглядном мраке.

 

14 декабря 1980

 

***

 

► Ну что тебе стоит вернуться сегодня на землю,

Когда от безжизненной спячки очнулась и муха,

Пройтись по весне, как бродяге и как ротозею, -

Ну что тебе стоит расстаться с загробною мукой?..

 

Опять на земле появились какие-то твари,

И каждая тварь салютует косматою лапой,

И каждая держит какой-то подземный фонарик,

И каждый зажженный фонарик - шахтерская лампа.

 

- Встречали ли вы, - говорю им, - в подземном жилище

Тот гроб, где лежит неподвижно великий убогий?..

Он был бесшабашен и был бескорыстен, тот нищий,

И видели все, как с сумою он брел по дороге.

 

Он так проходил по земле, словно Бог ему душу

Засунул в карман, а карман у бродяги дырявый

И он прижимал к себе душу, как голубя в стужу,

И он на груди согревал ее мукой кровавой.

 

...Во сне мне приснилось, что ты захотел возвратиться

На землю - и в яме замешкался лишь на минутку:

Немного опилок, немного могильной землицы

Собрал ты из гроба, отец, на свою самокрутку.

 

31 марта 1981

 

***

 

- Ослик Христов, терпеливый до трепета,

Что ты прядешь беспокойно ушами?

Где та лужайка и синее небо то,

Что по Писанью тебе обещали?..

 

- Я побреду каменистыми тропами,

В кровь изотру на уступах колени,

Только бы, люди, Христа вы не трогали,

Всадника горестного пожалели...

 

Кроток мой всадник - и я увезу его

В синие горы, в мираж без возврата,

Чтобы его не настигло безумие,

Ваша его не настигла расплата.

 

...........................................

- Ослик Христов, ты ступаешь задумчиво,

Дума твоя - как слеза на реснице,

Что же тебя на дороге измучило,

Сон ли тебе окровавленный снится?..

- Люди, молю: не губите Спасителя,

На душу грех не берите вселенский,

Лучше меня, образину, распните вы,

Ревом потешу я вас деревенским.

Лучше меня вы оплюйте, замучайте,

Лучше казните публично осла вы,

Я посмеюсь над своей невезучестью

Пастью оскаленной, пастью кровавой...

 

..........................................

- Господи, вот я, ослино-выносливый,

И терпеливый, и вечно-усталый, -

Сколько я лет твоим маленьким осликом

Перемогаюсь, ступая по скалам?..

 

Выслушай, Господи, просьбу ослиную:

Езди на мне до скончания века

И не побрезгуй покорной скотиною

В образе праведного человека.

 

Сердце мое безгранично доверчиво,

Вот отчего мне порою так слепо

Хочется корма нездешнего вечности,

Хочется хлеба и хочется неба.

 

20-22 февраля 1981

 

***

 

Моление о кошках и собаках,

О маленьких изгоях бытия,

Живущих на помойках и в оврагах

И вечно неприкаянных, как я.

 

Моление об их голодных вздохах...

О, сколько слез я пролил на веку,

А звери молча сетуют на Бога,

Они не плачут, а глядят в тоску.

 

Они глядят так долго, долго, долго,

Что перед ними, как бы наяву,

Рябит слеза огромная, как Волга,

Слеза Зверей... И в ней они плывут.

 

Они плывут и обоняют запах

Недоброй тины. Круче водоверть -

И столько боли в этих чутких лапах,

Что хочется потрогать ими смерть.

 

Потрогать так, как трогают колени,

А может и лизнуть ее тайком

В каком-то безнадежном исступленье

Горячим и шершавым языком...

 

Слеза зверей, огромная, как Волга,

Утопит смерть. Она утопит рок.

И вот уже ни смерти и ни Бога.

Господь - собака и кошачий Бог.

 

Кошачий Бог, играющий в величье

И трогающий лапкою судьбу -

Клубочек золотого безразличья

С запутавшейся ниткою в гробу.

 

И Бог собачий на помойной яме.

Он так убог. Он лыс и колченог.

Но мир прощен страданьем зверя. Amen!

...Все на помойной яме прощено.

 

октябрь 1963 - октябрь 1983

 

***

 

Моление о самом скудном чуде -

Моление о Смерти на песке.

Песок - земля. Землею будут люди,

Все держится на тонком волоске.

 

Все держится на самой ветхой нити,

Все зыблется, как хрупкая слюда.

Я никогда не молвил "ход событий" -

Событья не уходят никуда.

 

Событья погибают без оглядки,

Тревожные фонарики задув.

Я не хочу играть со Смертью в прятки,

Когда весь мир у Смерти на виду.

 

Я не хочу казаться златоустом,

Когда в миру глаголет пустота.

Когда витию окружает пустошь,

Он постигает искренность шута.

 

И я бреду Меджнуном-караваном,

Несметным сбродом самого себя,

И воплем рассыпаюсь над барханом,

Надежду на спасенье истребя.

 

И лишь во сне я обретаю волю…

Мне чудится, что я бреду в тиши

И как бы возвышаюсь над землею

Раскованными вздохами души.

 

16-21 декабря 1964

 

***

 

Моление о нищих и убогих,

О язвах и соблазнах напоказ.

- Я был шутом у Господа у Бога,

Я был шутом, пустившим душу в пляс.

 

На пиршестве каких-то диких празднеств,

Одетая то в пурпур, то в рядно,

Душа моя плясала в красной язве,

Как в чаше закипевшее вино.

 

И капля крови сей венчала жребий,

И щеки подрумянивал палач.

Она незримо растворялась в небе,

Как растворяет душу детский плач.

 

…Моление о старческой и тощей,

О нищей обескровленной руке.

На ней вселенной одичавший почерк,

Как птица полумертвая в силке.

 

Моление о сей бездомной длани,

Подъятою над былью, как пароль,

Омытой болью многих подаяний

И обагренной сказкою, как боль.

 

Моление без устали, без грусти

О святой и распятой высоте…

- Моленье не о сладком Иисусе -

Сладчайшем Иисусовом гвозде.

 

март 1964

 

***

 

► Моление о том, чей бедный разум,

Серийно ослепленный сатаной,

Моргал во тьме полуослепшим глазом,

Меж тем как шли незрячие стеной.

 

Меж тем как шли незрячие с баграми

По грудь в бреду и ярости в цвету.

- В какую суету они играли,

Баграми поражая красоту?..

 

Они играли в массу или в мясо

И в этот свет, и в тот играли свет...

И, как пристало ангельскому гласу,

Пугался лая песьего поэт.

 

Моление о том, кто всех охотней

Пророчил о Сошествии в ночи, -

И обонял свой разум в подворотне

С лекарственною примесью мочи.

 

О, разум, разум, бледное сиянье,

Ночной светляк, казавшийся мечтой...

Многоубойной плоти содроганье

Не ставит вашу малость ни во что.

 

Кусочек неба в сердцевине праха,

Растертый под подошвой торгаша,

Ты измышленье мстительное страха,

Небесный стан поправшая душа.

 

Моленье о сей ущербной сточке...

Над строчкою, как звон колоколов,

Громовое проклятье одиночки -

Над сотнями уже умерших слов...

 

май 1964

 

 

 

***

 

> С тех пор, как в круг Христа душа моя ступила,

Сердечный участился громкий стук,

Как будто возношу бревно я на стропила

С душою плотничьей сам-друг...

 

Как будто на бугре какой-то дивной шири

Я строю церковь-теремок,

И весело стучит в преображенном мире

Топор - топорик - топорок...

 

Господь благословил меня рабочим потом,

Я строю чудо-церковь не спеша,

И благостно поет за праздничной работой

Душа моя - поет душа..

 

Услышь меня, Господь, когда на круглый купол

Я вознесу крылатый крест,

Когда я стану сам своею светлой мукой,

Когда войду я в свод небес.

 

Я худо жил в миру; краюха хлеба с солью

Худые ублажала телеса,

Но все, что было сном, но все, что было болью,

Вознес я, как святыню, в небеса.

 

Пускай теперь в моей помолятся церквушке

Калеки, нищеброды, старики;

И тихая свеча горит в руке старушки,

Морщины светятся руки...

 

А вот и сам стою я под церковным сводом,

И стар, и благостен, и сед, -

И на мое чело ложатся мирно годы, -

 О, сколько же мне, праведнику, лет?..

 

19 августа 1985

 

***

Это ложь, что Господь не допустит к Престолу собаку,

Он допустит собаку и даже прогонит апостола.

Надоел ты мне, лысый, со всею своею ватагою,

Убери свою бороду, место наследует пес твое.

 

Ох, хитер ты, мужик, присоседился к Богу издревле,

Раскорячил ступни да храпишь на целительном воздухе,

А апостол Полкан исходил все на свете деревни,

След выискивал Мой и не мыслил, усталый, об отдыхе.

 

А апостол Полкан не щадил для святыни усилий,

На пригорке сидел да выщелкивал войско блошиное,

А его в деревнях и камнями и палками били -

Был побит мой апостол неверующими мужчинами.

 

А апостол Полкан и по зною скитался, и в стужу,

И его кипятком обварила старуха за банею.

И когда он скуля матерился и в бога, и в душу,

Он на матерный лай все собачьи имел основания.

 

Подойди-ка, Полкан, вон как шерсть извалялась на псине,

Не побрезгуй моею небесно-крестьянскою хатою,

Рад и вправду я, Бог, не людской, а собачьей святыне,

 Даже пахнет по-свойски — родное, блажное, лохматое...

 

25 июня 1980

 

***

 

Разыщите меня, как иголку пропавшую в сене,

Разыщите меня - колосок на осенней стерне, -

Разыщите меня - и я вам обещаю спасенье:

Будет Богом спасен тот, кто руки протянет ко мне!..

 

Разыщите меня потому, что я вещее слово,

Потому, что я вечности рвущаяся строка,

И еще потому, что стезя меня мучит Христова,

Разыщите меня - нищеброда, слепца, старика...

 

Я не так уж и слеп, чтобы вас не увидеть, когда вы

Забредете в шалаш, где прикрыта дерюгою боль

И где спрячу от вас я сияние раны кровавой, -

Я боюсь - я боюсь, что в руках ваших ласковых - соль...

 

29 августа 1981

 

***

Как будто на меня упала тень орла -

Я вдруг затрепетал, пронизан синевой,

И из ключиц моих прорезались крыла,

И стали гнев и клюв моею головой.

 

 

И стал орлом и сам - уже я воспарил

На стогны высоты, где замирает дух, -

А я ведь был согбен и трепетно бескрыл,

Пугались высоты и зрение, и слух.

 

 

Но что меня влекло в небесные края,

Зачем нарушил я закон земной игры?

Я вырвался рывком из круга бытия,

Иного бытия предчувствуя миры.

 

 

Я знал, что где-то там, где широка лазурь,

Горят мои слова, горит моя слеза,

И все, что на земле свершается внизу,

Уже не мой удел и не моя стезя.

 

17 июня 1990

 

***

 

>О, бедный мой дружок, какой же страшный жребий

Избрал ты для себя: с обугленным лицом

И духом восскорбя, скитаться где-то в небе,

Расставшись навсегда и с братом, и с отцом.

 

Скажи мне, что нашел ты в этой скорбной шири,

Какие города и веси на пути?..

Неужто ты забыл, кому так дорог в мире,

И матери укор тебя не тяготит?..

 

Ты знаешь ли, что мать одна в своей лачуге

Все ждет тебя да ждет - одна, всегда одна, -

И день и ночь толкут ее худые руки

Святую воду слез - без отдыха и сна?..

 

Ей кажется, что ты из слез ее возникнешь,

Чтоб снова быть в живых и матушку обнять,

И так легко вздохнешь, и так неслышно вскрикнешь,

Что этот тайный крик услышит только мать.

 

11 февраля 1990

 

***

 

>Воскресшие из мертвых не брезгливы.

Свободные от помыслов и бед,

Они чуть-чуть, как в детстве, сиротливы

В своей переменившейся судьбе.

 

Вот мать; ее постигла та же участь -

Пропел ей смерти каменный рожок...

Испытанная бедами живучесть

В певучий рассыпается песок.

 

Вот мать; в ее улыбке меньше грусти;

Ведь тот, кто мертв, он сызнова дитя,

И в скучном местечковом захолустье

Мы разбрелись по дням, как по гостям.

 

Нас узнают, как узнавали б тени,

Как бы узнав и снова не узнав...

Как после маеты землетрясенья,

У нас у всех бездомные глаза.

 

Но почему отец во всем судейском?

На то и милость, Господи, твоя:

Он, облеченный даром чудодейства,

Кладет ладонь на кривду бытия.

 

А впрочем, он кладет ладонь на темя -

И я седею, голову клоня

В какое-то немыслимое время,

Где ни отца, ни мира, ни меня.

 

О, сухо каменеющие лики!..

...Смятение под маской затая,

Воскресшие из мертвых безъязыки,

Как безъязыка тайна бытия.

 

июль 1966 - ноябрь 1983

 

***

 

>- Мы победим, - сказал я муравьишке, -

Мы победим с тобою все равно..

Ведь это мне велел вчера Всевышний

Помочь тебе тащить твое бревно.

 

И ты, воробышек, мой нищий братец,

Напрасно тебя мучает тоска:

Не надо нищеты своей бояться,

Бояться надо лишнего куска.

 

- Мы победим, - зову я тварей божьих, -

Мы все равно однажды победим,

Не даром мы брели по бездорожью,

Но где-то свет светил нам впереди...

 

- Мы победим, - твержу я супостату, -

Еще земная соберется голь

И над тобою учинит расплату,

Еще и пес свою возглавит боль...

 

Нарушится порядок мирозданья,

И чью-то душу кроткую спасут,

И малые безгрешные созданья

Свершат свой правый осторожный суд.

 

2 февраля 1990

 

***

>Человек, умирая, становится образом божьим,

Он становится духом вселенной, ее маетой

И бредет в пустоте, как бродяга бредет бездорожьем,

Переходит черту за чертою - черту за чертой.

 

Человек, умирая, становится тем чудотворцем,

Что теряет себя и творит чудеса в небесах,

Вот задумал он плыть - и корабль одинокий несется,

И корабль одинокий несется на всех парусах.

 

Человек умирает и ставит ненужные вехи:

Это было при нем, а об этом он вовсе забыл,

Между тем он уже пребывает в неведомом веке,

Где-то возле пределов вселенной и возле светил...

 

Человек, умирая, становится маскою Бога,

Он становится сутью вселенной, ее наготой

И из смерти глядит на живущих печально и строго, -

Что под маскою скрыто, не знает на свете никто...

 

29 сентября 1989

 

>Он спал, себя раскинув, как листву,

Спал между смертью и огромным дубом,

Вобрав пустою грудью синеву

В цветенье яростном и грубом.

 

Он спал, собой заполнив все века, -

Ведь только так он мог спасти от казни

Сидящего на лбу его жука,

А жук взирал на небо без боязни.

 

Он спал - и был прекрасен этот сон:

Во сне он изошел из божьих чресел,

И сон его катился колесом

По всем просторам, городам и весям.

 

Он спал на том блаженном берегу,

Где всей вселенной чувствуют поруку, -

И через горы подают врагу

Горячую воинственную руку.

 

17 июля 1989

 

***

Та маленькая смерть была совсем беззлобной,

И даже не удар – он ощутил укол,

И сразу на простор прекрасно-беспризорный

Был выдворен её беззлобною рукой.

 

Стоял он бос и наг, и был таким же хмурым,

Как праотец Адам, стоял он наг и бос, -

Ещё он не добыл себе звериной шкуры,

И не вкусил греха, и шерстью не зарос.

 

И это не в раю и не в аду, а где-то

В далёкой стороне, где нет дорог и троп,

Где птицы со всего слетелись стаей света

И где держал в когтях орёл его же гроб.

 

Его же, пришлеца, его же, нелюдима, -

Он был земным рабом в оковах-кандалах,

Но даль его влекла всегда неодолимо

И духом обитал невольник на горах…

 

22 января 1989

 

***

 

Николай Алексеевич Клюев

Головою касается звезд,

И бредет, благодарности взыскуя,

Наш всевышний ушибленный пес.

 

И бредет в одиноком смятенье,

Ако голубь, пресветел и чист,

И его окликает Есенин,

И приветен Васильева свист.

 

Николай Алексеич в испуге

Большелобой трясет головой:

- Ой вы, милые юные други,

Вам недолго дышать синевой...

 

Ненасытна звериная злоба,

Собираются в круг палачи,

И во сне я увидел три гроба,

Словно три восковые свечи.

 

Ако пес, и смердящ, и затравлен,

Ако голубь с стрелою в боку

Ваши смерти во гробе восславлю

Я, России второй Аввакум...

 

31 декабря 1988

 

***

Мамочка, спичку зажгу я березовую,

Вспыхнет во мраке кусочек березы, -

Вот и увижу тебя я, бесслезную,

Вот и увижу тебя я сквозь слезы...

 

Ты почему притаилась на дереве,

Сына смущаешь невнятною речью?..

Мамочка, я ведь на то и надеялся,

Что непременно в лесу тебя встречу.

 

Ты не печалься, что стала пичужкою,

Что по земле ты бродить перестала...

Помню тебя я убогой старушкою, -

Ты трепыхалась воробушком малым!..

 

Птичка-старушка и птичка-воробушек,

Души умерших высоко взлетели,

Стал твоим гнездышком ветхонький гробушек, -

Мама, уютно в Господнем гнезде ли?..

 

20 ноября 1988

 

***

Этот медленный танец частиц мироздания,

Потерявших однажды судьбу,

Где танцуют с завязанными глазами -

Кто на воле, а кто и в гробу.

 

Этот танец танцуют, забыв все на свете -

И его никому не прервать,

Этот танец танцуют умершие дети -

Ах, как хочется им танцевать!..

 

Ах, как хочется им небывалого чуда -

Всем, кто выброшен из бытия,

Чья разбита надежда, и в сердце остуда

В бездорожье ушла колея...

 

И танцуют обломки, танцуют осколки

В ореоле изломанных рук,

И вступают собаки, и кошки, и волки

В заколдованный праздничный круг...

 

12 октября 1988

 

 

***

 

Отец, не надевай колпак шута

И не стреляй по воробъям из пушек,

Ведь в мире и букашек и скота

Давно твое известно благодушье.

 

Известно даже то, что воробей

Веселым обернулся скоморохом

И выстрелил однажды по тебе

Рассыпчатым смеющимся горохом.

 

Ты так был рад, несчастный мой отец,

Что над тобой потешится проказник, -

Он тоже мира праздного жилец,

Он тоже приглашен на смертный праздник.

 

14 июля 1988

 

***

 

>"Как скажет мама, так оно и будет".

Но кто же знал, что мама - праха горсточка

И только сын ее не позабудет:

"О, где ты, моя мама, моя звездочка?.."

 

Но кто же знал, что мама беззащитна,

Что только слезы - вся защита мамина,

Как у Христовой Матери Пречистой,

Что бродит моя мама неприкаянно.

 

А я ведь видел мать такой большою,

Такой большою, светлою, как облако,

Как если бы была она душою

И не имела будничного облика.

 

Она имела лишь суму и посох,

Брела бурьяном и брела оврагами,

И рылась неприкаянно в отбросах

С голодными господними собаками.

 

23 апреля 1988

 

>Я так и не узнал, в какой из древних сказок

Живешь ты столько лет в монашеском скиту,

И иногда сидишь под одиноким вязом,

И небо над тобой колышет высоту.

 

Сидишь ты на скамье в скуфеечке монаха,

Как птица и сверчок, о чем-то вереща...

О сколько лепоты и ласкового страха

В монашеских твоих неистовых очах!..

 

Твой первозданный мир живет с тобою рядом:

Выглядывает зверь из будничной норы

И птица на тебя суровым смотрит взглядом:

Ты почему бескрыл, старик, до сей поры?..

 

А между тем давно душа твоя в полете,

Давно свою нашел ты легкую судьбу,

А груз твоих скорбей и одряхлевшей плоти -

Всего лишь праздный груз покойника в гробу...

 

7 марта 1988

 

***

 

>Только облаком в небе - томительно-белым,

Только облаком мне бы хотелось остаться,

Когда вздрогнет душа и расстанется с телом,

И пойдет по мирам бесконечно скитаться.

 

Только облаком был бы я с личиком детским,

Плыл по заводям неба, как малый утенок

В сокровенном своем неразбуженном девстве -

Или лапкою трогал лазурь, как котенок.

 

Я ведь был им уже в незабвенную пору,

И казалось оно моей детской подушкой,

Где летают во сне, доверяя простору, -

А потом доживают свою век равнодушно...

 

Только облаком быть, только белою птицей,

Никогда не знавать ни обид, ни печали,

И казаться себе самому небылицей,

Свой полет провожая в далекие дали.

 

7 января 1988

 

***

 

Когда продерусь я ободранным боком

Сквозь чашу, сквозь сучья судьбы

 К тому, кто казался в пути моем Богом,

А может, и вправду им был, -

 

Когда продерусь я тропой окаянной

И выйду на свет, - наконец

 Увижу я Бога - какой же он странный,

Бродяга, жилец - не жилец.

 

Жилец - не жилец, человек-небылица, -

 Но что-то в лице пришлеца

 Но что-то такое, что светится птица,

Ликуют и волк и овца...

 

И сам я невольно сгибаю колени...

Кого я увидел? - Свой страх

Или, как Планида, увидел Оленя

С крестом на ветвистых рогах?..

 

22 октября 1987

 

 

>От меня не уходят с пустыми руками:

Подарил я заветное зернышко птице,

Подарил свои слезы бессонные маме,

Стал прохожим себя я дарить по крупице.

 

Птица клюнула в темя меня торопливо, -

Мол, живи себе с Богом, бескрылый приятель,

И я долго глядел на крылатое диво,

А крылатое диво купалось в закате.

 

Вот и мать на земле пребывала недолго,

Словно ей не хватило на дни ее тела,

Говорила со мной, а потом приумолкла,

И к чему-то прислушалась - и улетела.

 

Если с птицею в небе пути их сойдутся,

Я хочу, чтобы весело было в полете

И пичуге, и маме - они не вернутся,

Улетели они из земной своей плоти...

 

14 мая 1987

 

***

 

Я не хочу, чтобы меня сожгли.

Не превратится кровь земная в дым.

Не превратится в пепел плоть земли.

Уйду на небо облаком седым.

 

Уйду на небо, стар и седовлас...

Войду в его базарные ряды.

- Почем, - спрошу, - у Бога нынче квас,

У Господа спрошу: - Теперь куды?..

 

Хочу, чтобы на небе был большак

И чтобы по простору большака

Брела моя сермяжная душа

Блаженного седого дурака.

 

И если только хлеба каравай

Окажется в худой моей суме,

"Да, Господи, - скажу я, - это рай,

И рай такой, какой был на земле..."

 

5 мая 1987

 

***

 

>Все, что осталось от вас, соберу я в ладонь

Право же, хватит моей неширокой ладони,

Чтобы собрать ваших мук исступленных огонь,

Чтобы на ней поместилось все ваше былое.

 

Чтобы на ней поместились все ночи и дни, -

Все они - в этом невзрачном и призрачном пепле,

Вот они, хлопья горчайшего праха, - они, -

Миру являвшие грозное великолепье!..

 

Великолепье являвшее горестных мук,

Тех, что железной когортой прошли над мирами...

- Больше не будет на свете смертей и разлук,

Дважды на свете и мертвые не умирают...

 

К мертвой гортани навеки примерзла слеза,

Плача не слышно и воплей не слышно истошных...

- Но голоса, голоса, голоса, голоса, -

Сколько их слышится в мире живых и усопших!..

 

30 апреля 1987

 

***

 

>Это были и жены и девы в лохмотьях,

Это были подвижницы или богини,

И они презирали томление плоти,

И поэтому часто бродили нагими.

 

Становились похожими девы на ивы,

И брели в свою сумрачные кочевья,

И по-своему были бесполо-красивы,

Как красива трава и красивы деревья.

 

И садились на груди их божии птицы,

Как на маленькие золотые пригорки, -

Соловьи и чижи, и стрижи, и синицы, -

Щебетанье, и трели, и скороговорки...

 

Это были и девы, и птицы, и горы,

Это были кочующие деревья, -

И с небес доносились небесные хоры,

Старины позабытой сказанья-поверья...

 

Даже волк находил свое тихое место

Под укрытием гостеприимного крова,

И его осеняла ветвями невеста,

Простодушное древо - невеста Христова...

 

9 апреля 1987

 

***

 

Забыв, где север, и забыв, где юг,

Ушел мой брат в загробные селенья,

И если появляется он вдруг,

То в образе печального оленя.

 

Не узнаю родимые черты...

Уже не спутник и уже не мальчик.

Он в нимбе обреченной доброты

Слезами человеческими плачет...

 

О чем ты плачешь, бедный мой олень?..

О том ли, что, когда раздался выстрел,

Упал ты, свежей кровью заалев,

А нож охотника конец убыстрил?..

 

И Бог твоих убийц не наказал,

И не пришла суровая расплата,

И бродят неприкаянно глаза

Забытого загубленного брата.

 

20 марта 1987

 

***

 

Хватит места в моей конуре

И собаке, и кошке, и Богу,

Лишь бы сбыться счастливой поре,

Лишь бы все возвратились к порогу.

 

 О Господь, на тебе облака,

Как какие-то белые ризы,

А собака хромает слегка -

И вы оба от холода сизы.

 

Вот и кошка бредет тяжело,

Как бродячая туча обиды...

(Вышла кошка гулять за село -

И все кости ее перебиты.)

 

Проходи, мой Господь, проходи,

Проходите, собака и кошка,

Всем вам место найдется в груди,

Есть и теплое ложе, и плошка.

 

Всех вас буду я здесь называть

Именами, привычными с детства,

И иззябшую шерсть целовать,

И молиться на ваше соседство.

 

2 марта 1987

 

 

 

>Будут звери и птицы меня вспоминать неустанно

И моими глазами на вас удивленно смотреть,

И, быть может, по смерти воробушком малым я стану,

Если вдруг посчастливится мне обмануть свою смерть.

 

И не знаю я участи лучшей, чем быть ротозеем -

Как прекрасен в расширенном взоре разброд бытия,

И когда так случится, что мне возвратят эту землю,

Я на ней отыщу свое прежнее вечное "я"...

 

Ничего, ничего не забыто: до мелочи каждой

Я припомню былое, припомню и боль, и восторг,

Когда выпорхнул в небо из рук материнских однажды,

И стоцветный шатер надо мною Господь распростер...

 

2 сентября 1986

 

***

 

В калошах на босу ногу,

В засаленном картузе

Отец торопился к Богу

На встречу былых друзей.

 

И чтобы найти дорожку

В неведомых небесах, -

С собой прихватил он кошку,

Окликнул в дороге пса...

 

А кошка была худою,

Едва волочился пес,

И грязною бородою

Отец утирал свой нос.

 

Робел он, робел немало,

И слезы тайком лились, -

Напутственными громами

Его провожала высь...

 

Процессия никудышных

Застыла у божьих врат...

И глянул тогда Всевышний,

И вещий потупил взгляд.

 

- Михоэл, - сказал он тихо, -

Ко мне ты пришел не зря...

Ты столько изведал лиха,

Что светишься, как заря.

 

Ты столько изведал бедствий,

Тщедушный мой богатырь...

Позволь же и мне согреться

В лучах твоей доброты.

 

Позволь же и мне с сумою

Брести за тобой, как слепцу,

А ты называйся Мною -

Величье тебе к лицу...

 

1984-91-92

 

***

 

>Господь, седой, как лунь, сидел на белом троне,

А я седой старик, скитался по земле,

Но был я и слезой в святой его короне,

Он помнил о моей бродяжьей колее.

 

Порою брал Господь свою корону в руки -

Все  также ли горит и светится слеза, -

И благостно лилось сиянье моей муки

В бездонные, как мир, господние глаза.

 

Порою был Господь столь милосерд и кроток.

Что уводил в зенит скитальческий мой шаг,

И видел я, старик, как на святых высотах

Голубкою плыла спасенная душа...

 

И часто я во сне своей молился доле,

И так я был бестел - казалось, только дунь,

И унесусь туда, где на святом престоле

Седой сидит господь, седой, седой как лунь.

 

27 октября 1984 - 1986

 

***

 

Я не себя во сне увидел мертвым -

Котенка бездыханного, но был

Он как бы всею мертвою когортой

Неумолимых выходцев могил.

 

Как будто это маленькое тело,

Которого коснулся вечный сон,

Всю муку бесприютного удела

Явило мне из пропасти времен.

 

Как будто этот призрачный котенок

Меня к загробным трепетным слезам

Скитальческою мукою Христовой

Словно к высокой мачте привязал...

 

... Куда же поплыву я за тобою,

Какую унаследую звезду,

Я, все еще бичуемый судьбою,

Умерший в незапамятном году?

 

Кто руку мне подаст на переправе,

Ведь одному мне не поднять тот гроб,

Где спит мое предвечное бесславье

И нежностью увенчан бледный лоб.

 

Или и впрямь букашки, мошки, мухи,

Все малые на свете существа

Меня передадут в Христовы руки

Под горестные крики торжества, -

 

 Чтобы, вселенной тягостный свидетель,

Остался я и в смерти тем, кем был,

И радовались мертвые, как дети,

Что никого я в мире не забыл.

 

 13 декабря 1985

 

***

 

Ведь я затем и говорил стихами,

Что от прикосновения стиха

Порою рушился могильный камень,

Выглядывали лики и века.

 

И я клянусь, что все земные твари,

Свое былое бремя возлюбя,

 Воскреснут, даже в смерти не состарясь:

Им никуда не деться от себя...

 

9 августа 1982

 

***

 

>Мертвой птицы укор непонятен был Богу,

Да и птица глядела на Бога так странно,

Словно Бог заступил ей в полете дорогу,

Словно был Он большою копною тумана.

 

Словно птица запуталась в выси небесной

И исчезла в тумане, как в сене иголка,

И, себя потеряв, в оболочке телесной,

Стала мертвым обличьем безликого рока.

 

Где-то облик ее затерялся нежданно

И распались полета крылатые звенья, -

Не отыщет и Бог ее в стоге тумана,

Не приметит и вечность, где место паденья

 

23 февраля 1986

 

***

 

По праву старика, а стало быть, по праву

Беспамятной грозы, идущей на покой,

Я замахнусь на вас, бредущую ораву,

Я замахнусь на вас тяжелою клюкой.

 

Бредете вы за мной ордою мелконогой,

А я уже давно шагнул за тот предел,

Где, лапти развязав, сидят и дремлют боги,

И каждый тучный бог при грозной бороде.

 

Сидят, как мужики, а может, как цыгане,

Закинув в синеву задумчивые лбы,

Путей своих земных не ведая заране,

Угрюмо матерясь посланцами судьбы.

 

На небе облака, как кряжистые срубы,

Заходит в березняк неслышный ветер мглы,

А боги и во сне, как кони, белозубы,

И так гудит их кровь, что клонятся стволы.

 

13 декабря 1985

 

***

 

>Господь, Господь, я только птаха малая,

Но в горлышке моем тоскует слово:

Крыло мое - благословенье мамино,

Крыло мое - напутствие отцово.

 

Господь, Господь, я только птица певчая,

Ты птицу беззаветную послушай -

И не вини меня ты, сумасшедшего,

Что я собой Твои наполнил уши.

 

Такая моя доля - петь без просыпа,

Как пить без просыпа; такая доля -

Бродить, махать в пути крылатым посохом -

И видеть только небеса и поле.

 

Подставлю, Господи, крыло я мамино

Под ветер, а затем крыло отцово -

Ах, мне всего-то и хотелось малого -

В полете видеть песенное слово...

 

15 июля 1985

 

***

 

>Мне бы только добраться до поля,

Дальше знаю дорогу я сам,

По которой несут свои боли

Одичавшие псы - небесам.

 

Одичавшие псы и старухи...

Одичавшие кошки вослед

Простирают косматые руки,

Каждой кошке две тысячи лет.

 

Видно, возраст страданья бессмертен, -

Где-то видел уже я, старик,

Изможденные личики эти,

Бессловесный пугал меня крик.

 

Все страдальцы - господние дети,

Только кто же нас всех различит,

Если столько несчастных на свете -

И в гробу даже мертвый кричит.

 

12 июня 1985

 

***

 

... А степная травинка останется мною,

Ей на свете уютно, да и надо немного:

Подставлять травянистую спинушку зною

И дышать благодатью июльского Бога.

 

И останется мной побирушка-букашка,

Что ютилась в траве и на поле и в роще;

На букашке, как прежде, худая сермяжка,

Я и сам одевался побирушника плоше.

 

Я и сам одевался в убогую ветошь -

Так меня мать-земля осторожно учила, -

Чтобы мне горемыкой скитаться по свету,

Чтобы смерть неприметного не различила.

 

И не надо на смерть обижаться, а надо

Пробираться тишком среди бедствий несметных,

Чтобы не потревожить недоброго взгляда -

И последний рубеж перейти незаметно...

 

24 сентября 1983 - 1985

 

***

 

>В незабвенном сиянье седин

Возникает, как пенье из храма...

И опять я с душой не один -

Между нами умершая мама.

 

Ах, она умирала не раз,

Но мой вздох воскрешал ее снова,

И живет она трепетом глаз

В обожании каждого слова.

 

- Мама, - так говорю я, когда

Так в гробу это хочется маме, -

И плывут между нами года

Разукрашенными кораблями.

 

И плывет ее праздничный гроб,

Потревожены вещие кости,

И целует меня она в лоб

На каком-то забытом погосте.

 

И я плачу в глухом забытьи,

Плачу горько и неудержимо, -

Никогда и нигде не найти

Той, которую звал я родимой.

 

Ах, я выдумал все корабли,

Ведь от мамы на свете осталась

Только горсть изнуренной земли -

И моя гробовая усталость...

 

13 марта 1985

 

***

 

>Как же ты постарела - во сне я узнал тебя еле,

И такая усталость, такая тоска в твоем лике!..

Сколько дней, сколько лет пронеслось в твоем маленьком

                                                                                                              теле,

Если стало оно беззащитнее стебля былинки?..

 

 

Как же ты постарела - мне и за руку взять тебя страшно,

Разве это рука, если птица на ней обитает,

И ее на суку окликает другая протяжно -

Где-то зов одинокий томиться и медленно тает...

 

Как же ты постарела, лицо у тебя из забвенья,

Как могила в степи - и ковыльный серебряный волос,

И уже лишена ты и слуха земного, и зренья,

И скрипит, как деревья скрипят на морозе, твой голос...

 

Мама, старая мама, когда ты была молодою,

Я любил тебя видеть в простых незаношенных платьях,

И грядущие годы еще не грозились бедою, -

Эти годы тебя задушили в змеиных объятьях

 

18 сентября 1984

 

***

 

>Только бы маму увидеть такою -

С глаз ее неугасимым сияньем,

А не с протянутою рукою

Даже в раю - за святым подаяньем...

 

Только бы маму увидеть счастливой,

Вот она - нищенка милостью божьей,

Стоя под яблоней или под сливой,

Плод выбирает с янтарною кожей...

 

"Это вот яблоко дам я сыночку..."

Мама, мне нечем с тобой расплатиться,

В рай для тебя затащу свою строчку,

Как прошлогоднюю веточку - птица.

 

Будет в гнезде тебе, мама, уютно,

Стужа жестокая не потревожит, -

Видишься ты мне на дереве смутно,

Райская птица уже ты, быть может...

 

25 января 1984

 

***

 

Я - избранник немыслимой боли.

Содрогается косная плоть,

Когда пригоршни колющей боли

На стези мои сыплет Господь.

 

Сыплет соль мне Владыка на раны,

И от боли дышу я едва, -

И мирские пути осиянны

Светом гибнущего естества.

 

По путям этим ангелы бродят,

Кормят птиц небывалых с руки

И куски моей плоти находят,

Как чешуйчатых роз лепестки.

 

Смотрят ангелы в недоуменье,

Что за дикий колючий цветок,

А вдали чье-то детское пенье -

Это пробует смерть голосок...

 

1 декабря 1983

 

***

 

>В долинах смерти, шествуя меж равных,

Где каждый и ни мал и ни велик,

Я твой увидел, мама, благонравный,

Земным страданьем изнуренный лик.

 

Святейшая, ты шествовала в смерти

С забытою молитвой на устах...

О, мама, я один на белом свете,

Узнай мой трепет и узнай мой страх.

 

Мне без тебя и в смерти бесприютно,

Мне страшно на заброшенных путях...

Мне кажется, еще одна минута -

Я превращусь в утробное дитя.

 

Твое дитя в твоем бессмертном лоне,

Твое дитя в необоримом сне...

О, мама, протяни ко мне ладони, -

Будь милостива к мертвому ко мне.

 

10 марта 1983

 

***

 

ЮРОДИВЫЙ

 

Не обижайте бедного Иванушку,

Ему сама судьба согнула плечи

И сам Господь пролил слезу на ранушку…

(От этого Иванушке не легче.)

 

И сам Господь глядел в стыдливом трепете,

Как шествует он по миру с клюкою…

А в небе стаей пролетали лебеди

И окликали странника с тоскою.

 

И говорили лебеди приветливо,

Купая крылья в милосердной сини:

- Иванушка, смени обличье ветхое,

Ты всех нас и отважней, и красивей…

 

Вернись в родную стаю лебединую,

Царевич наш, вожатый наш, наш лебедь, -

И пролетим мы вечностью старинною,

Восплачем и возрадуемся в небе…

 

20 июля 1983

 

***

 

>В незабвенном моем, в сокровенном моем самом-самом

Словно мальчик пичужку, держу в оробевших руках

Исхудавшее тело моей исстрадавшейся мамы,

И она вопрошает глазами большими, как страх:

 

- Ну куда ты, мой мальчик, с такаю тяжелою ношей,

Ты зарой меня в землю - ведь рядом густая трава

И прости, что впервые была я с тобой нехорошей,

Когда вдруг позабылась - и стала навеки мертва...

 

Ты зарой меня, мальчик, под этой высокою елью,

Ты в кусты незаметно в пути меня, мертвую, спрячь...

Все, что нынче осталось в моем истомившемся теле,

Это только могильный неслышный и горестный плач.

 

Но зачем тебе плач - я и так родила тебя в стоне,

Ты бредешь просветленно на встречу с Небесным Отцом, -

Я хочу, чтобы Бог на своем милосердном Престоле

Не в слезах тебя видел, а с тихим счастливым лицом.

 

9 марта 1983

 

***

 

>Не горюй, моя мать: мы на свете живем не однажды,

Я клянусь, что тебе чудотворной достану водицы,

Чтобы ртом, изнемогшим во гробе от горестной жажды,

Ты могла этой влаги из слез моих жарких напиться...

 

Не горюй, моя мать: этой влаги нам хватит надолго,

Мы не просто земные скитальцы, а Божии дети,

И я верю, что я - не зарытая в сене иголка, -

Я как огненный столп засияю над верстами смерти.

 

Не горюй, моя мать: мне не страшно по зною и в стужу

И живлю и мертвой тобою в пути верховодить, -

Мы еще побродяжим, старушка, по нашу же душу,

Мы еще поживем и с душою по свету побродим...

 

Ибо где-то в замирной глуши затерялось начало, -

И на страшных пространствах предвечного странника - Бога

Сколько раз ты меня провожала, прощала, встречала,

Сколько раз я тебя провожал и встречал у порога...

 

8 марта 1983

 

***

 

>На ладонях твоих нет следов от железных гвоздей,

На ладонях моих кровенеют гвоздиные язвы,

И поэтому так нам в миру одиноко везде,

Мы влачимся под знаком какой-то всегдашней боязни.

 

Ты боишься Распятья, боишься страданья и мук,

И мерещатся всюду тебе отчужденные лица,

Я гляжу на кровяные язвы худых своих рук, -

Это может в мгновенье любое со мной повториться.

 

Снова возглас Пилата и снова глумленье толпы,

Снова сумрак Голгофы и муки кончины телесной...

Но со мной больше нет их, господних чудес пресвятых,

И из вечного тлена уже я, мертвец, не воскресну.

 

21 февраля 1983

 

***

 

Если Бог уничтожит людей, что же делать котенку?..

"Ну пожалуйста, - тронет котенок всевышний рукав, -

Ну пожалуйста, дай хоть пожить на земле негритенку, -

Он, как я, черномаз и, как я, беззаботно лукав...

 

На сожженной земле с черномазым играть буду в прятки,

Только грустно нам будет среди опустевших миров,

И пускай ребятишек со мною играют десятки,

Даже сотни играют - и стадо пасется коров.

 

А корова - она на лугу лишь разгуливать может,

Чтобы вымя ее наполнялось всегда молоком...

Ну пожалуйста, бешеный и опрометчивый Боже, -

Возроди этот мир для меня - возроди целиком.

 

Даже если собаки откуда-то выбегут с лаем,

Будет весело мне убегать от клыкастых собак,

Ибо все мы друг с другом в веселые игры играем, -

Даже те, кто, как дети, попрятались в темных гробах..."

 

13 ноября 1982

 

***

 

>Всех, кого любил я, Боже,

Собери в кружок -

Не забудь и кошек тоже, -

Заиграй в рожок.

 

Заиграю лучше сам я, -

Из твоих-то уст

Льются громы, а не гаммы,

Звук медвежий густ...

 

Заиграю так, что мама

Дрогнет в лунной тьме -

С просиявшими глазами

Приплывет ко мне.

 

И отец, приладив череп,

С синевой во рту

Из кладбищенской пещеры

Поспешит на тур...

 

Он станцует церемонно

Позабытый вальс,

Рядом мама, как икона,

В озаренье глаз.

 

Звук томителен и нежен,

Как могильный прах...

Пляшет, пляшет, пляшет нежить,

Дикая толпа...

 

Пляшут кошки и собаки

В глубине толпы, -

Любо им пускать во мраке

Душу на распыл...

 

И слезинка - где придется -

Пляшет напоказ...

- Из какого ты колодца,

Из каких ты глаз?..

 

28 января 1982

 

***

 

>Осторожно, под скрип отворяемой двери,

К нам захаживают мертвецы,

И глядят они, все ли на месте потери,

Всех ли мук на виду образцы.

 

Я отцу говорю, что в убогом застолье

Я сроднился с печалью земной,

И что явства мои тою сдобрены солью,

Что зовется могильной землей.

 

Что ничто из свершившегося не забыто,

А свершилась лишь мука моя,

И свершился испуг, и свершилась обида,

И свершился искус бытия.

 

И отец головою кивает согласна,

Он избыл свою скудную быль,

Он покинул юдоль и греха и соблазна,

Где-то там он, где звездная пыль...

 

4 января 1982

 

***

 

А те слова, что мне шептала кошка, -

Они дороже были, чем молва,

И я сложил в заветное лукошко

Пушистые и теплые слова.

 

Но это были вовсе не котята

И не утята; в каждом из словес

Топорщился чертенок виновато,

Зеленоглазый и когтистый бес.

 

...Они за мною шествовали робко -

Попутчики дороги без конца -

Собаки, бяки, божии коровки,

А сзади череп догонял отца.

 

На ножке тоненькой, как одуванчик,

Он догонял умершую судьбу,

И я подумал, что отец мой мальчик,

Свернувшийся калачиком в гробу.

 

Он спит на ворохе сухого сена,

И Бог, войдя в мальчишеский азарт,

Вращает карусель цветной вселенной

В его остановившихся глазах.

 

26 июля 1982

 

***

 

Не погаснет огонь в материнском окне,

Даже если и стар ты, и сед,

Даже если ты бродишь в чужой стороне

И устал от ненастий и бед.

 

Не погаснет огонь, что вовек милосерд,

Что в душе твоей детской мигал...

Если даже ты стар, если даже ты сед,

Ты для матери все еще мал.

 

Я прощу свою горькую долю врагу

(Даже если Господь этот враг),

Чтобы снова к родительскому очагу

Возвратил меня старческий шаг.

 

Только в раннем младенчестве так тяжело

Я ступал по недоброй земле, -

И опутало ноги вселенское зло,

Но огонь загорится во мгле.

 

И уйду я от смерти, уйду от погонь,

И в моих замерцает очах

Материнский огонь и отцовский огонь -

Мой последний пресветлый очаг...

 

22 марта 1982

 

***

 

Мать, потеснись в гробу немного,

Хочу я спрятаться во мгле

И от безжалостного Бога,

И от живущих на земле.

 

Хочу я спрятать свою душу,

Пускай родимая рука

Оберегает ее в стужу,

Как бесприютного щенка.

 

Ты скажешь, матушка, что псина

К тебе пристроилась в гробу,

А это гладила ты сына,

Его бездомную судьбу.

 

30 ноября 1981

 

***

 

Я хотел бы во сне согреться,

Когда смерть пропоет мне баюшки,

Где-то, Господи, возле сердца,

Возле сердца родимой матушки.

 

Сердце матери словно плошка,

Что поила-кормила всякого;

Молоко в ней лакала кошка,

Харчевался и я с собакою.

 

Щи ли, каша ли - ни жиринки,

Явства будничные и постные, -

Но горели во щах слезинки,

Капли крови сияли звездные.

 

Но однажды вздохнула кошка

И с собакой скулили оба мы, —

Наша мама ушла в окошко —

И оставила нас бездомными…

 

За какими она горами,

Наша мама в гробу некрашеном,

И что знает Господь о маме? —

Я об этом боюсь и спрашивать…

 

30 октября 1981

 

***

 

>ОТЕЦ

 

Куда он ушел?..

                Или стало безлюдно

На облаке райском, на грустной звезде ли

И он, потрясая прадедовским бубном,

Предстал перед Господом в духе и в теле...

 

Быть может, Господь повинился постыло,

Что слишком уж был он суров к человеку,

И вспомнил раба своего Михаила,

Как брел он по свету, как брел он по веку.

 

Как брел он с беспамятными глазами

И как он боялся быть сытым и грешным,

И вдруг он предстал перед Богом и замер,

И замер пред Господом с духом воскресшим...

 

 

И вдруг он ударил, как прадеды, в бубен:

- Господь, я сроднился с юдольную болью,

И вечно плясать пред тобою я буду -

Босыми ступнями на жарких угольях...

 

7 октября 1981

 

***

 

Я подумал о выделке слез, о чеканке их строгой,

Чтобы слезы гранить нужно годы, рука, мастерство.

И, конечно же, эта рука благородная Бога,

А не просто смятенного духа и влаги родство.

 

Чтобы слезы гранить нужно сердце избрать человечье,

Как порой выбирает гранит или мрамор творец.

И калечить его, и его благородно калечить,

Чтобы стало оно образцом своих мук под конец.

 

Вот тогда-то и слезы из глаз потекут, вот тогда-то

Заиграет живыми лучами их дивная грань.

Эти камни - смарагда, рубина, граната, агата -

Их гранила и в мир обронила Господняя длань.

 

5 октября 1981

 

****

 

Опять пронзительный котенок

Напоминает мне о том,

Что был он взбалмошный ребенок

И бил Господь его кнутом.

 

Опять я выброшен из детства

В какой-то дикий полумрак,

Где по приказу самодержца

Не стало кошек и собак.

 

Опять мне жалуется мама,

Что ночью бьет ее озноб,

И что летит куда-то яма,

И что летит куда-то гроб.

 

…Но что-то знаю я такое,

Что мне не стыдно на миру

Стоять с протянутой рукою

И вопиять, что я умру.

 

Умру я свято, бестолково,

Но воскрешу себя сперва —

И загорятся в нимбе Слова

Мои безумные слова…

 

21 сентября 1981

 

****

Я поверю, что мертвых хоронят, хоть это нелепо,

Я поверю, что жалкие кости истлеют во мгле,

Но глаза - голубые и карие отблески неба,

Разве можно поверить, что небо хоронят в земле?..

 

Было небо тех глаз грозовым или было безбурным,

Было радугой-небом или горемычным дождем, -

Но оно было небом, глазами, слезами - не урной,

И не верится мне, что я только на гибель рожден!..

 

...Я раскрою глаза из могильного темного склепа,

Ах, как дорог ей свет, как по небу душа извелась, -

И струится в глаза мои мертвые вечное небо,

И блуждает на небе огонь моих плачущих глаз...

 

30 августа 1981

 

***

 

Господи, скучно бродить за тобой с мертвецами;

Если запомнил Ты малых замученных сих, -

Ту, что приходит ко мне с бесприютными снами,

Кошку бродячую - кошку, Господь, воскреси!...

 

Я ли бродил по земле или кошка бродила -

Та же над нами горела на небе звезда,

Та же нас даль в неоглядную смерть уводила

И на земных перепутьях томила беда.

 

Были тревожными частые с кошкою встречи,

Словно друг другу мы свой поверяли рассказ, -

Так ей хотелось проникнуть в глаза человечьи,

Так мне хотелось проникнуть в тоску ее глаз...

 

...Господи, лапы кошачьи наполнены болью

И как по злобному лаю бредут по земле,

Но воскреси эту кошку своею любовью,

Малую искру в загробной распутай золе...

 

20 августа 1981

 

***

 

>Не слишком много места во вселенной -

Всего же меньше на родной Итаке -

Чтобы души, невинно убиенной,

Захоронить печальные останки.

 

К тому же у души дурной обычай -

Она остервенело прет из гроба,

Поскольку занята былым величьем

И, в общем, нетактичная особа...

 

"Усните", - говорю останкам плоти,

Душе умершей говорю: "Усни ты..."

В безжалостном земном круговороте

Нет и не будет для тебя защиты.

 

Усни старуха, хоть скрипя зубами...

Я знаю - ты одна на белом свете,

И что-то выговариваешь в яме,

И плачешь так, как плачут только дети.

 

Усни, старуха, девочка, простушка,

Ты в землю слишком глубоко зарыта...

Вселенная к обидам равнодушна

И что ей значит лишняя обида?..

 

 

И только тот, кто был когда-то распят

И сам враждою был исполосован,

Шепнет тебе, как Золушке из сказке

Случайное беспомощное слово...

 

21 июня 1981

 

***

 

Заступись за меня, собака,

Когда страшный свершится день

И Господь позовет из мрака

Череду моих грешных дел.

 

Заступись за меня, ворона,

С перебитым больным крылом...

Я тебе не желал урона,

Притащил чуть живую в дом.

 

Кошки чистые, как монашки,

Я хранил вас всегда в душе,

И мне было совсем не страшно,

Что загривки у вас в парше.

 

Твари божии, заступитесь,

Когда дрогнет в конце пути

Ваш заступник, ваш бедный витязь,

Ваш поверженный побратим.

 

23 мая 1981

 

***

 

>Еще я ребенком играю с домашнею кошкой,

Она добродушна и даже похожа на маму,

Еще я не знаю, что время стоит за окошком,

Что заступом роет оно неприметную яму.

 

И мама моя упадет в эту яму со вздохом -

Она-то ведь знала, какая тут кроется тайна,

И я собирать буду мертвую маму по крохам,

И вдруг я живою увижу ее неслучайно.

 

И это не вымысел даже и не сновиденье,

Она не из гроба, она не у грязной лохани,

Она, как комета, со мною идет на сближенье,

И вот я сгораю в ее неприметном дыханье...

 

Ведь "мать" - это слово, немыслимое в разговоре;

Мы все сиротеем и все постигаем с годами,,

Что матерью мы называли и радость, и горе,

И все, что на свете и было, и не было с нами...

 

6 апреля 1981

 

***

 

Мы встретимся, мама, на той вон исхоженной улице,

Куда ты так часто ступала стопою небесной,

И мы не обнимемся даже и не поцелуемся,

И мы обойдёмся с тобой без взаимных приветствий.

 

Но - «мама» шепну я — и вспыхнет жар-птицею дерево,

И как бы в упор на меня изольётся сиянье,

И мигом вернётся ко мне всё, что было потеряно, —

Потеряно всё, но осталось вот это свидание…

 

Ах, мама, меня ты коснулась ладошкой убогою,

Зачем же ты в смерть закатилась, как серый клубочек,

В какую-то даль, где лицо сторожит тебя богово,

Но все же тебя отличает от мертвых от прочих.

 

Но все же тебя выпускает из склепа подземного,

Чтоб ты спросила, как живы-здоровы соседи,

И сына увидела - спасшегося и блаженного:

Он тем и спасен, что тебя воскрешает из смерти.

 

...Как все изменилось и как все осталось по-прежнему -

И те же лачуги, и те же знакомые лица,

И я по задворкам веду тебя под руку бережно:

Ведь ты не жилица - и можешь в пути оступиться.

 

- Смелей, - говоришь ты, - теперь опасаться нам нечего;

Ты знаешь, мне Бог подарил залежалые крылья,

А ты, как и я, и земного коснулся, и вечного -

Мы где-то с тобою в соседстве загадочном были.

 

И я о тебе вспоминала, когда на бескормице

Лежала в гробу, как на жесткой тюремной кровати,

И думала, так ли сынок обо мне беспокоится,

Как я о своем неразумном и горьком дитяти...

 

15 августа 1980

 

***

 

>Все мне кажется, ждет меня кто-то

В отрешенной одежде глупца,

И за тем вон дремучим болтом

Я увижу и мать, и отца...

 

Стал отец мой бродить почему-то

По нехоженым диким местам,

И печали давнишняя смута,

Как усмешка, легла на уста.

 

Стал отец мой чуждаться живущих,

Позабыл про мирское добро,

Стал собратом таких неимущих,

Чья одежда - лишь саван да гроб.

 

Стал отец мой бродить по обрывам -

И отца я увидел в бреду:

Он сидел на обочине мира

И в тростинку без устали дул...

 

Тот, кто был в отрешенной одежде,

Равнодушно листал мои сны:

Мать меня упрекала, как прежде,

За безмерность какой-то вины.

 

Я себя пересилю упрямо,

Стану мальчиком лет шести,

Но прости меня, мамочка-мама,

Сумасшедшего сына прости...

 

Меня мать укоряла ревниво,

Но, когда растерялись слова,

Оказалось, что мать моя - ива,

А под ивой - могила-трава.

 

И глупец - он повел меня дальше,

Через сын, через топь, через гать,

И ступал я, умерший, на марше

На чужих журавлиных ногах...

 

22 июля 1980

 

 

ДОМ

 

Прийти домой, чтоб запереть слезу

В какой-то необъятный сундучище,

Где все свои обиды прячет нищий,

А письма к Богу - где-то там внизу...

 

Да, есть и у меня на свете дом,

Его сработали мне стаи птичьи,

И даже жук работал топором,

И приседал на лапы по-мужичьи.

 

Прийти домой и так сказать слезе:

- Вот мы одни в заброшенной лачуге,

И всех моих Господь прибрал друзей,

Убил котенка, смял крыло пичуге...

 

Но я не сетую и не ропщу,

Ведь мертвые меня не забывали,

И проходили парами, как в зале,

Не обходилось даже без причуд...

 

И я даю вам адрес на земле:

Мой дом везде, где нищему ночевка,

У птицы недобитой на крыле

Он машет Богу детскою ручонкой...

 

Мой дом везде, где побывала боль,

Где даже мошка мертвая кричала

Разнузданному Господу: - Доколь?..

...Но Бог-палач все начинал сначала.

 

***

 

Дивен Господь был, меня на земле истязавший так долго.

Все, что я видел, такою мне было отрадой,

Что никогда не роптал я душою на Бога,

Только бы с гневом Господним ютиться мне рядом.

 

Только бы видеть, как голубь - согбенная птаха -

Господа кормит своею повинною кровью

И как темнеет у Бога от крови рубаха:

Сыт он и пьян, утолен голубиной любовью...

 

23 мая 1980

 

СОЛЬ

Мне кажется, всю жизнь жевал я соль...

Не выходя из простодушной роли

Я сдабривал свой день кусками боли

И боль алмазно называлась - соль.

 

Мне кажется, что глыбой ледяной

Я стал и сам - мои мерцают грани

Разгневанною тайною страданий, -

Ведь стала соль таинственная - мной...

 

6 ноября 1979

 

***

 

Прибежище мое — Дом обреченно-робких,

Где я среди других убогих проживал,

Где прятал под матрац украденные корки

И ночью, в тишине — так долго их жевал.

 

...Вот эта корка — Бог, ее жуют особо,

Я пересохший рот наполню не слюной,

А вздохом всей души, восторженной до гроба,

Чтобы размякший хлеб и Богом был, и мной.

 

Чтобы я проглотил Христово Обещанье, —

И вдруг увидел даль и нищую суму,

И Дом перешагнул с котомкой за плечами,

И вышел на простор Служения Ему...

 

3 декабря 1979

 

***

 

Песочные часы показывают время,

 

Как будто положили на весы

Все споры всех царей, дворцы и их гаремы.

И всех их, всех, развеяли часы...

 

Песочные часы! А где же те вельможи,

Что предавались хмелю и любви,

И гладили рабынь с атласно-нежной кожей,

И жаркою отравою в крови?..

 

Песочные часы! А где же те базары,

Где в пестро-изукрашенных ларьках

Сидели торгаши с восточными глазами

И четками янтарными в руках?..

 

Песочные часы! А где же те поэты

При европейских княжеских дворах,

Что пели, побледнев, канцоны и куплеты?!

Где нежные поэты? Где их прах?

 

Песочные часы! А где же карнавалы

Беспечных италийских городов?

Где маски на лице и губы, как кораллы,

У женщин, жен танцующих, и вдов?..

 

Ах, этот грешный мир - он был горяч и жаден,

Гордился и отвагой, и красой...

И по песчинке был минутами раскраден,

Ушел в песок бесследно, как с росой.

 

Песочные часы! За вашею работой

Слежу я с гневным ужасом в душе,

Как будто на току я - рожь для обмолота,

И смолот временем уже...

 

Песочные часы! Я сам, должно быть, мельче

Зыбучего и жадного песка,

И таю, как песок, между мужчин и женщин,

И потому гнетет меня тоска...

 

Песочные часы! Как беспощадно время!

Над нами, как топор, конечный срок.

И все же не топор нам разрубает темя -

Песок, песок, песок, песок...

 

16-17 октября 1979

 

 

* * *

Туда, в толпу теней родных…

А.Пушкин

 

«Туда, в толпу теней родных…» -

И снова мёртвые мне зримы,

Не надышался я на них,

Не насмотрелся на родимых.

Отец о чём-то говорит,

А может быть, он что-то пишет

На чешуе лесной коры –

И лес слова его колышет…

 

И почему я видел мать

В обличье кошки на помойке?

Или сошла она с ума

От стужи, голода и порки, -

Да Бог порол её кнутом

За то, что грешница, для сына

Она на пиршестве земном

Кусок нечаянно стащила.

 

Нет, не она – стащил отец,

Хотя он вовсе вором не был,

Но он читал на нём, как жрец,

Что предначертано мне небом,

И промолчал, о чём прочёл,

Хотя давно привычен к бедам, -

Сынок в дурдоме дурачком

В углу скучает за клозетом.

 

Господь, ты сжёг меня дотла,

И пусть мой пепел топчут люди,

Но мать моя – она была,

Отец – он был, и есть, и будет, -

Они тревожат мои сны,

Они по-прежнему любимы…

«Туда, в толпу теней родных», -

Туда мой путь необратимый…

 

28 сентября 1979

 

***

 

>С умершими шагать так трудно в ногу,

У них не путь, а узкая тропа,

Где свалены в беспамятстве убогом

Проклятья, упованья, черепа...

 

То, что зовем мы праздно Мирозданьем,

Нагромождает жадно труп на труп

И даже рай загроможден страданьем,

И даже ангелы крылами слезы трут.

 

11 сентября 1979

 

***

 

Памяти приемного сына С.

 

>Сырая мать-земля, не оскорбляй те кости,

 Что спрятал я в гробу на сумрачном погосте.

 

Мой мальчик не привык ни к яме, ни к лопате, -

Но почему Господь призвал его к Расплате?..

 

Но почему не я лежу в могильном поле,

Ведь старше я его, грехов на мне поболе...

 

Он трудно умирал, он звал меня из бреда,

И я его не спас, впервые сына предал...

 

И как я мог спасти, ведь смерть мне незнакома,

Чтоб в облике земном прогнать ее из дома.

 

Я только слезы лил навзрыд и втихомолку,

Я только слезы лью, я лить их буду долго...

 

Я на него дышать боялся; ныне грубо

Он смертью на куски без жалости изрублен...

 

Прощай, прощай, дружок; над высью и над Богом

Висишь ты на крыле подстреленно-убогом...

 

14 сентября 1979

 

***

 

>Я видел, как Христа лобзал распятый голубь:

"— И я, Христос, и ты —

Мы оба — хлеб ржаной господнего помола,

Хлеб нищей высоты...

 

Замешан на крови, тот хлеб да будет хлебом

Тому, кто каждый день

И голод утолял, и жажду божьим небом,

Не помня о еде...

 

Вкусившим высоту даны в награду крылья

И высь святая - та,

Где будут казнены крылатые усилья

Распятием Христа.

 

Вот отчего, Христос, тебя целую рьяно:

Я тоже плоть и дух,

И святости прожгла евангельская рана

Мой голубиный пух.

 

Страшился я Креста, но я страшился боле,

Что промелькну, как тень,

Что всуе проживу без исполинской боли,

Без вопля о Христе...

 

Исполнился зарок - я стал приметой божьей,

В меня вселился дух, -

Не даром на земле я грешными низложен -

И вечностью продут..."

 

2 сентября 1979

 

***

 

>Когда евреи шли толпою обреченной,

Где был ты, Бог моих отцов,

Зачем ты пролил мрак и небо сделал черным

Над трупами живых и мертвецов?

 

Над трупами живых, ибо, идущий сбоку,

Ты видел желтизну умерших лиц,

И каждый неживой шептал молитвы Богу,

А Бог бродил среди убийц

 

А Бог - он, как всегда, был по тревоге рядом, -

Обвешанный оружием и злой,

Он в спину подгонял окованным прикладом

Идущих на убой.

 

Кому теперь воздать, кому молиться в мире,

Чем стала для отцов моих земля,

Когда и сам Господь в обличье конвоира

Ярился, сапожищами пыля...

 

...Евреев подгонял свирепый бог евреев, -

Но почему он звался Фриц,

И рыжее лицо шло пятнами от гнева

Над желтизною мертвых лиц?..

 

17 августа 1979

 

***

 

>Еще не убиты узники гетто,

Подростки и старики…

Нет Бога над Вами, судьба без просвета —

Охранники, немцы, штыки.

 

Зачем столько извести свезено в кучу,

Сожгла она жадно траву…

Нас будут пытать, издеваться и мучить…

Потом расстреляют во рву

 

Быть может, раввину в потертой ермолке,

Тому, кто тщедушен и сед,

Под желтые ногти загонят иголки -

И щелкнет курком пистолет...

 

Быть может, прикажут подростку Симону,

Тому, чей беспомощен взгляд,

Сапог целовать солдофону-тевтону, -

А с ним и ораве солдат...

 

Быть может, пятнадцатилетнюю Раю

Приметит подвыпивший чин

И будет пытать ее в старом сарае

Особою пыткой мужчин.

 

"О, девочка, должен же я убедиться

За несколько райских минут,

Что ты сохранила невинность для Фрица,

Что все у тебя зеер гут..."

 

Он будет давить ее, как гробовая

Плита - и раздавит живот,

И встанет испуганно мертвая Рая,

И кровь свою в горсть соберет...

 

А позже - а позже внезапные залпы,

Какой сногсшибательный цирк!..

Внезапно-внезапно-внезапно-внезапно

Подпрыгивают мертвецы!..

 

5 июля 1979

 

***

 

>Ушел и ты с ведерком для песочка

(А во второй руке была лопатка),

Таким ты и скитаешься бессрочно,

Таким исчез из детства безвозвратно.

 

Но вот в пути тебя встречает мама -

Ей на тебя глядеть - не наглядеться:

- Сыночек, есть для нас большая яма,

В ней тысячи и тысячи младенцев...

 

Ее нам подарили дяди-фрицы,

Те, что сосиски лопают с капустой,

Но прежде нужно кровушкой умыться,

Иначе дяди в яму нас не пустят.

 

Они ведь любят чистоплотных киндер,

Они свои имеют интересы, -

А ты скажи им, что ты Изя Биндер,

Что ты еврейский мальчик из Одессы...

 

2 февраля 1989

 

ТОТ ДОМ

 

Все перепуталось в прискорбной голове:

Кому-то был мой стих весьма-весьма приятен,

А кто-то отписал, сановно озверев,

Чтобы я не искал на солнце темных пятен.

 

Однако те и те меня препроводить

Непрочь были в железную обитель,

О, Дом мой, Желтый Дом!...

                                 (Был Некто впереди,

А сзади поддавал коленом в зад служитель.)

 

О, Дом мой, мой приют, где мертвый Пастернак,

Как лебедь на воде, вращает длинной шеей,

Отец сидит, меня как будто не узнав,

А мать от свежих слёз все так же хорошеет.

 

В том Доме я могу, блуждая до поры

В сообществе живых, но жалуясь умершим,

С Ахматовой вздыхать, с Цветаевой курить

И прочие творить немыслимые вещи.

 

В том Доме мне дают отведать тумака,

Но тумака дают как бы в лечебном плане,

Чтобы я не валял в больнице дурака,

А ел свой рацион и даже мылся в бане.

 

...Так вот он, Желтый Дом, и вот темничный двор,

И долгий-долгий день, и долгий-долгий вечер,

И, как моей судьбы последний приговор, -

На свалке - на бревне двенадцать сумасшедших!..

 

Апостолы мои, я ваш негожий царь,

Но разрешаю вам, обняв мои колени,

Приветствовать Христа худого образца -

И даже подвывать в священном исступленьи!..

 

1979

 

***

>Смиренно открываю дверь больницы,

Смиренно в Дом Безумья захожу,

И хмурые разглядываю лица,

И в прошлое отверженно гляжу...

 

И прошлое - за мной оно следит

Возле ведра, где обозначен номер...

- Кто этот облысевший инвалид?..

- А мне сказали, что давно он помер...

 

И я шепчу губами: - Здравствуй, Дом,

Где время протекло мое земное...

Всегда я вспоминал тебя добром -

Твои побои и твои помои... -

 

И прошлое безумное мое

Стоит, облокотясь на подоконник,

Блудней, чем подоконник и покойник -

Моя судьба, безумье, бытие...

 

14 декабря 1978

 

***

 

Душа, проснувшись, не узнает дома,

Родимого земного шалаша.

И побредёт, своим путём влекома.

Зачем ей дом, когда она душа?

 

И всё же в путь бредя необратимый

Просторами небесной колеи,

Возьмёт душа моё земное имя

И горести безмерные мои.

 

Возьмёт не все их, но с собой в дорогу

Возьмёт душа неодолимый путь,

Где шаг за шагом я молился Богу

И шаг за шагом изнывал от пут.

 

Какой-то свет таинственный прольётся

На повороте времени крутом.

Но цепь предвечная не разомкнётся

Ни на юдольном свете, ни на том.

 

30 декабря 1978

 

***

 

Я пребываю в сумасшедшем доме,

Негласный сын Христа.

Лежу, как встарь, на тюфяке-соломе

И сетую - как встарь.

 

Всё обернулось просто: я - безумец

С больною головой.

Засыпал лавой огненной Везувий

Меня лишь одного.

 

И шлак пошевелить железной палкой

Приходит санитар...

Я сам себе кажусь букашкой жалкой,

Как Кафки таракан.

 

И все же не судите меня строго...

Пинаем каблуком,

Да, это я - паршивый отпрыск Бога

В наряде шутовском.

 

И вот распятья вещие приметы:

Игла, оковы, врач,

Солдаты, экзекуторы, студенты,

Мария, крест, палач.

 

- О, Иисус, с меня сдирает кожу

Палаческая плеть,

В меня вбивают гвозди...

                               Боже, Боже, -

Твоя ли это смерть?!

 

8 мая 1978

 

ОТЕЦ

 

Над нищей участью твоей

Вставали звезды по тревоге

И плыло солнце на дороге

Над нищей участью твоей.

 

Верста дорожная версте

О вечном нищем говорила

И было имя Михаила

На каждом стоге и кусте.

 

И это имя - по ночам

Произносилось даже Богом,

Покамест нищий спал под стогом -

И ничего не замечал...

 

И птичья плавала молва

О том блаженном, кто для птицы

Берег и кроткие слова,

И малых зернышек крупицы.

 

О том блаженном, кто и тли

В земной дороге не обидел

И на земной дороге видел

Иной пришествие Земли.

 

Земли, где ангел говорил

Устами вечности с народом

И где все тем же нищебродом

Бродил счастливый Михаил.

 

Где был он счастлив потому,

Что протянув к прохожим руку,

Он облегчил кому-то муку

Страдою святости и мук...

 

29 ноября 1975

 

***

 

Где мать моя живет?..

        В какой теперь лачуге

За призрачным столом из трех косых досок

Мелькают в тишине натруженные руки

И штопают сто лет для мальчика носок?

 

Что смерть ей, когда ждет домашняя работа,

Когда не кончен труд извечный над носком?

"- О, Господи, опять я штопала в субботу,

Но мальчик во дворе играет босиком..."

 

...Умру и я, и Бог уснет в небесной шири,

Созвездьям и мирам положен краткий срок,

Но вечно будет мать в бездомном нашем мире

Над чем-то хлопотать и штопать свой носок...

 

7 апреля 1974

 

***

 

Не прогоняй меня, Россия...

Пускай душа моя дрожит,

 Как на ветру листок осины...

Но только тут хочу я жить.

 

Но только тут, где мной исплакан

 Земной кладбищенский простор...

Ведь даже есть и у собаки

Какой-то лаз, какой-то двор.

 

 ...Сыщи хоть мёртвому мне место,

Хоть душу в памяти спаси:

Известный или неизвестный, -

Я был поэтом на Руси.

 

13 сентября 1973

 

***

 

***

 

Моя бедная мать, моя горькая в поле осина,

Как томишь ты меня, как дорога к тебе далека!..

Я приду и умру, пожалей непутевого сына,

Как на тонких ветвях, на твоих я поникну руках.

 

Моя бедная мать, моя белая чайка на взморье,

Как ты кличешь меня, как ты плачешь, носясь над волной!..

Унесло меня вдаль, укачало волной на просторе,

Уплывает волной то, что было до гибели мной.

 

Моя бедная мать, помешавшаяся голубка,

Не кружись надо мною, не засти крылом своим даль...

В гробовую рубаху меня завязала разлука,

Не распутать узла и не встретить тебя никогда...

 

декабрь 1972

 

 

 

Дм.Мережковскому

 

Что за страшная ночь: мертвяки да рогатые черти...

Зашвырнут на рога да и в ад прямиком понесут...

Ох, и прав был монах - приучить себя надобно к смерти...

Переполнила скверна земная скудельный сосуд...

 

Третьи сутки во рту ни зерна, ни росинки; однако

Был великий соблазн, аж колючий по телу озноб...

Предлагал чернослив сатана, искуситель, собака!..

Да еще уверял, что знакомый приходский де поп!..

 

Я попа-то приходского помню, каков он мужчина,

Убелен сединою, неспешен, хотя и нестар...

А у этого - вон: загорелась от гнева личина,

Изо рта повалил в потолок желтопламенный пар.

 

А потом обернулся в лохматого пса и залаял!

Я стоял на коленях, крестился резвей и резвей:

- Упаси мя, Господь, от соблазна, раба Николая!..

- Сбереги мою душу, отец мой духовный, Матвей!..

 

... А когда прохрипели часы окаянные полночь,

Накренился вдруг пол и поплыл на манер корабля,

Завопила вокруг ненасытная адская сволочь,

Стало небо пылать, зашаталась твердыня-земля.

 

Я стоял, как философ Хома: ни живой и ни мертвый...

Ну как веки поднимет и взором пронзит меня Вий?..

А потом поглядел в потолок: чьи-то руки простерты,

Чьи-то длани сошли, оградили в господней любви...

 

Третьи сутки пощусь... Третьи сутки во рту ни росинки...

Почему мне под утро пригрезилась старая мать?..

Помолись обо мне, не жалей материнской слезинки...

Сочинял твой сынок, сочинял, да и спятил с ума...

 

6-7 октября 1972

 

***

 

Душа моя, душа! –

Медведицей ли шалой

Бредёшь, леса круша,

На пестике ль цветка пчелой сидишь усталой,

Медовостью дыша.

 

А может – может быть зеваешь на окошке

И лапкой моешь рот,

Божественная тварь, задумчивая кошка,

Вся хорошея от зевот.

 

Душа моя, душа! –

Снуя по паутине

Прилежным паучком, –

Что ткёшь ты мне, душа, из вздора и святыни,

Вещаешь мне о чём?

 

Застывшая в очах апостола-оленя,

В смешенье лет и зим, –

Громоздкой ли стопой ступаешь в отдаленьи,

Таишься ли вблизи?

 

Душа моя, душа! –

Хоть капелькою в море

Пребудь – пребудь навек.

Я так хочу живым остаться в этом мире,

Случайный человек.

 

Я так хочу живым остаться в каждом миге,

В кузнечике, во ржи,

В букашке, в колоске на опустевшей риге –

Во всём, пока я жив.

 

Я жить хочу лишь миг, я жить хочу лишь вечность,

Прощаться и грешить…

– О, как оно шумит – таинственное вече

Моей живой души!..

 

8 – 12 июня 1972

 

***

 

Боже, как хочется жить!.. Даже малым мышонком

Жил бы я век и слезами кропил свою норку

И разрывал на груди от восторга свою рубашонку,

И осторожно жевал прошлогоднюю корку.

 

Боже, как хочется жить даже жалкой букашкой!

Может, забытое солнце букашкой зовется?

Нет у букашки рубашки, душа нараспашку,

Солнце горит, и букашка садится на солнце.

 

Боже, роди не букашкой - роди меня мошкой!

Как бы мне мошкою вольно в просторе леталось!

Дай погулять мне по свету еще хоть немножко,

Дай погулять мне по свету хоть самую малость.

 

Боже, когда уж не мошкою, - блошкою, тлёю

Божьего мира хочу я чуть слышно касаться,

Чтоб никогда не расстаться с родимой землею,

 С домом зеленым моим никогда не расстаться...

 

май 1972

 

***

 

Синий, мертвый, холодный,

Ледяной, как звезда,

И свободный

Ото всех навсегда.

 

Ото всех - от господних

И исподних - стерегущих очаг;

От бесплотных и потных;

Потонувших во щах.

 

Ото всех - от господних

И исподних - восседающих на

Бочкотарных высотах,

Начертав имена.

 

Навсегда - без величья,

Без витийственной грусти Христа,

А покорно, как птичья

Умирает без слов, красота.

 

Будто в пруд, будто в омут,

Но не грозно, не осатанев,

А совсем по-другому,

Как во сне.

 

Навсегда - ведь не дважды,

А однажды - один только раз

Умирают от жажды

На лугах расцветающих язв.

 

О, глядевшие сыто,

Как я гибну под вашей звездой, -

Пресвятых моих пыток

Догорает последняя боль...

 

Я не чертов, не богов,

Ни моленья за мной, ни следа,

Я великий убогий,

Я от вас ухожу навсегда...

 

ноябрь 1965

 

***

 

Пустующей души так скудны поселенья:

Берлога, капище, шалаш без пастуха,

И что-то в тишине от ветхого оленя,

Постигшего зенит над стойбищем греха.

 

Как ноздри ранит мох, так святость ранит душу

 Таежной пустотой... Блажен последний день,

Когда я в мох годов тоску свою обрушу,

Как эхом высоты подкошенный олень.

 

Проходят времена, а божий мир все тот же:

Берлога, капище, шалаш без пастуха...

Все тот же по тропе уходит вдаль прохожий,

Как встарь, во времена смятенья и греха.

 

июнь 1965

 

***

 

Не от мира сего, не от сброда сего...

                                                            Из Христова

Изошел я ребра, когда вечность пронзило копье,

И вначале был стон во вселенной, затем было слово,

Было слово о муке и смерти - мое бытие.

 

Изошедший из стона, я стал ликованием муки.

- Не у вас, у меня - этот рот, вопиявший во мгле,

Не у вас, у меня - эти болью гвоздимые руки

И за мной - не за вами - распятая тень на земле.

 

..............................................................................................

...Есть кумиры у жизни, у смерти кумиры есть тоже:

Сколько ликов бесследных, о, сколько живых мертвецов

Утверждали на прахе свое окаянствие, Боже,

А у смерти одно лишь - твое молодое лицо.

 

Ну а мне от Христа никакого не надобно чуда,

Стала чудом земля под всемирною теню креста

И, покуда себя называет пророком Иуда,

Я не верю в Иуду - я верю, как прежде, в Христа.

 

СТРАШНАЯ СКАЗКА

 

Иван-царевич, братьями зарезан,

Лежит во мху и говорит сосне:

Зачем опять приснилось мне железо

И чей-то нож от крови покраснел?

 

Димитрий, брат мой, отведи докуку,

Ужель и ты повинен в грабеже?

Твою ли это родственную руку

Я видел на последнем рубеже?

 

За то, что я поверил в небылицу,

Мне измлада забрезжила заря, -

И я прозрел Елену, и Жар-птицу,

И душу несказанную зверья.

 

И я побрел по чуду как по следу,

И потерял надежду и коня,

Но чудо посулило мне победу,

С волшебным зверем подружив меня.

 

И вот Жар-Птица, женщина и иго.

Я оскорбил удачей чью-то спесь

И не дождался праздничного мига...

Как гром в бору, меня настигла месть.

 

...Иван-царевич сетует и плачет,

Глядит очами мертвыми во тьму.

А бурый волк всё скачет - не доскачет

К загубленному другу своему.

 

июль 1964

 

***

 

Могильный крест, как мальчик на морозе.

Земля и небо делят барыши

И обжигают мальчика как гвозди

И ковкие и ловкие гроши.

 

О, Мальчик-Иисус, распятый далью!..

...Вот здесь, на этой маленькой гряде,

Я буду с равнодушною печалью,

Как веточка, вокруг себя глядеть.

 

Вот здесь, на этом маленьком погости,

Постиг я расставание пути,

И горсть земли позвал к скелету в гости,

Чтоб душу покаянием спасти.

 

Могильный крест, как птичка у подножья

Вселенского Распятия Христа.

- Спаси мя, птичку седенькую, Боже,

Дождинкою кровавою с креста!..

 

 

Как мальчик и как птичка на морозе

(Земля и небо делят барыши) -

И мальчик погибает в гордой позе

Морозным изваянием души.

 

декабрь 1963

 

ВСТРЕЧА

 

Отец, не уходи так далеко,

Ведь может дом наш посетить Господь, -

И на столе для гостя молоко,

И хлеба зачерствевшего ломоть.

 

Он не ко всякому заходит в дом,

Не всем такая выпала судьба,

Он знает - жил ты праведным трудом,

Теперь ты умер с мукою раба.

 

Отец, все за столом мы, вся семья,

И я, и мать, и этот поздний гость...

Вернись из смерти и небытия,

Повесь картуз засаленный на гвоздь.

 

- Шолом алейхем, - скажешь ты тогда, -

Я долго хворост собирал в лему,

Здесь важные собрались господа,

Я узнаю вас, рабби Иисус..

 

И припадет отец к святой руке,

И скажет так: - То был не лес, а гроб,

Но о родном я помнил очаге

И помнил, что ко мне Спаситель добр.

 

- Алейхем шолом, - так ответит гость, -

Я рад, что ты узнал меня, Христа,

И что с блаженным свидеться пришлось -

Ты у вселенной нынче на устах.

 

О, человек с безропотной душой!..

Господь, который помнит о тебе,

Велел мне, чтобы я тебя нашел

Живым и мертвым в праведной судьбе

 

20 января 1984

 

***

 

Казалось ему, что он жив после смерти -

Какие-то птицы летели над гробом,

Но птицы исчезли в мерцающем свете,

А гроб оказался огромным сугробом.

 

Зачем это бабочка вьется над снегом?..

Как трепетен взмах ее крылышек легких,

Но будет сугроб ее вечным ночлегом,

А сон растворится в скитаньях далеких.

 

И вот он себя узнаёт в пилигриме, -

Столетняя пыль на плаще пилигрима...

Бывал ли он в Мекке? Бывал ли он в Риме?

Бывал ли в предгорьях Иерусалима?

 

И кто же он все--таки - сон или птица,,

И как это странно, и как это чудно,

Что бродит по свету во снах небылица,

А мертвый давно уже спит беспробудно...

 

10 июня 1987

 

***

 

Как я и думал, Бог совсем не злобен,

Его оклеветали кошкодавы.

А Бог бродяжке-вечности подобен

И собственной стыдится грешной славы.

 

Я видел Бога не в старинном храме,

Он был в каком-то старом зипунишке,

Когда он говорил о чем-то маме

И вслушивался в вещее затишье.

 

Он весь был слух и весь был сновиденье.

Таким отца я видел ненароком,

Когда, преобразившись на мгновенье,

Он мальчику и впрямь казался Богом.

 

9 июля 1986

 

***

 

Все равно я приду к вам однажды -

То ли волк забредет на крыльцо,

То ли ворон охрипнет от жажды

И недоброе каркнет словцо.

 

То ли полночь приблизится к окнам

И воззрится на вас без стыда, -

Не моя ли во мраке намокла

И стекает дождем борода?..

 

Ну а чаще - бродячим котенком

Лицезреть буду вас с высоты, -

Я повешен был вами ребенком

И мой трупик еще не остыл.

 

Разуверяясь в блаженстве и в Боге

И не смысля ни вем ни аза

На проклятое племя двуногих

Буду пялить из мрака глаза.

 

10 июля 1985

 

***

 

Хочу попрощаться с моими смертями

 В преддверье благого конца:

Вот эта вот - смерть незабвенная мамы,

А эта - бедняги-отца.

 

Две смерти стоят у меня за плечами,

Как два исполинских креста

И с каждого, руки раскинув, прощанье

Свои отверзает уста...

 

И брат порешил себя милостью божьей,

Сволок свое тело на крюк...

А сколько собак и замученных кошек -

Горящий и праведный круг!..

 

Собаки сгорают на небе кусками

Своих окровавленных тел,

И кошки летят, как горящие камни,

Мяуча про страшный удел...

 

И вот я стою в ожидании смерти -

Пожаром объятый овин -

И вот я шепчу, что когда-то на свете

Я назван был Вениамин.

 

А Вениамин - это "в муках рожденный", -

На муки рожденный, стою,

Уже и умерший, уже и сожженный, -

У смерти на самом краю...

 

12 марта 1985

 

***

 

Дети, умирающие в детстве,

Умирают в образе зайчат

И они, как в бубен, в поднебесье

Маленькими ручками стучат.

 

«Господи, на нас не видно раны

И плетей на нас не виден след...

Подари нам в небе барабаны,

Будем барабанить на весь свет.

 

Мы сумели умереть до срока -

Обмануть сумели палачей...

Добрести сумели мы до Бога

Раньше дыма газовых печей.

 

Мы сумели обмануть напасти,

Нас навеки в небо занесло...

И ни в чьей уже на свете власти

 Причинять нам горести и зло".

 

26 октября 1984

 

Айзенштадт - это город австрийский,

И мне думать об этом занятно:

Может быть, продают в нем сосиски,

Может, слушают музыку Гайдна.

 

Может быть, в этом городе следом

За маэстро прославленным Гайдном

Проживал незаметный мой предок -

И судьбе был за то благодарен.

 

С отрешенною робкой улыбкой

И доверчивыми глазами

Проходил он неспешно со скрипкой -

И прислушивался к мирозданью.

 

И играл он в каком-то трактире,

Но, однако, он знал непреложно,

Что и я буду жить в этом мире

И печальную песню продолжу.

 

9 сентября 1984

 

***

 

Не плачьте обо мне, собаки, люди, кошки,

Уже я не приду из сумрачной травы,

Уже я не живой, - но есть досада горше, -

Есть участь быть живым – и обижать живых.

 

О, нет, я не хотел обидеть самой малой

Букашки – ведь она какая-то родня

Тому, кто в этот мир, бездомный и усталый,

Пришел на склоне лет, пришел на склоне дня.

 

 

Пришел на склоне вех, пришел к концу событий,-

Ах, как моя душа по жизни извелась.

Но ветхие нас всех связали с жизнью нити,

Лишь дунет ветерок – и нить оборвалась.

 

30 июня 1984

 

***

 

Не говорите обо мне живом,

Уже я где-то в вечности вдали,

Уже я посетил тот скорбный дом,

Где вход задернут пологом земли...

 

Я видел то, что недоступно вам,

Стоял один у роковой черты,

За мною по пятам брела молва

Загробной исполинской немоты.

 

И я теперь не человек, а тлен,

И я забыл свое земное "я",

И я тягчайшем бременем согбен,

Вселенским бременем небытия.

 

17 мая 1984

 

***

 

Спрятав слезы в скомканном платочке

И окружена сплошною тьмой,

Мама примостилась в уголочке,

Пишет мне загробное письмо.

 

Пишет в ликовании и спешке:

- Мальчик мой, я жить согласна здесь,

Только бы дошла ко мне, ослепшей,

О твоем благополучье весть.

 

Я в аду осваиваюсь робко,

Поселилась в сумрачном углу,

Бесы на меня шипят "жидовка",

Извергают всякую хулу.

 

Но удел мой избран добровольно

И сама я поселилась в ад,

Пусть уже одной мне будет больно,

Был бы добрым твой открытый взгляд.

 

Да, Господь меня карает строго,

Но ему сказала я в упор,

Что тебя любила больше Бога -

И идти готова под топор...

 

14 апреля 1983

 

***

 

Боже, Боже, разве я не ангел!

Разве не мои это глаза?

Из печали и небесной влаги,

Где так робко светится слеза.

 

Разве не мои это запястья

Со слезами узника тюрьмы?

Разве не был побирушник счастлив,

Странствуя дорогами сумы.

 

Все, что видел иступленный взор мой,

Становилось чем-то неземным.

Становилось таинством нагорным,

Вековечным чем-то и иным.

 

Путники, хромавшие в бессилье,

Изнывающие от потуг.

У меня одалживали крылья,

Возносились духом в высоту.

 

Даже мертвым вечным нищебродом,

Чьи глаза ушли в такую даль,

Говорил я что-то мимоходом,

Что могло утешить их печаль.

 

5 февраля 1987

 

***

 

Скоро, скоро войду я в тот дом безоконный,

Где кончаются все испытанья на свете

И где светит в углу мне святая икона —

Это мать мне глазами умершими светит.

 

Ты, меня защитить не сумевшая в мире,

Где сама ты брела под конвоем страданья,

Защити меня в этой обители сирой,

Защити от последнего воспоминанья:

 

Я врагов своих вижу, о чем-то кричащих,

И я вижу, как ружья готовят убийцы,

И лежу я оленем подстреленным чаще,

Где хотел я испить родниковой водицы...

 

1 марта 1983

 

***

 

Мне приснилось, что в рубище рваном

 Я бреду - и скитаться устал, -

И прислала мне с ангелом мама

Из загробья - икону Христа...

 

Мать не зря мне прислала икону,

Показался и ангел мне вдруг

До щемящей истомы знакомым

И лицом, и смятением рук...

 

Это добрый отец мой с усмешкой

Преподнес мне икону в пути,

Чтобы я на распутье не мешкал,

Чтобы смог до спасенья дойти...

 

Он сказал мне: - Сынок мой, немного

Потерпи - есть такой уговор,

И прими деревянного Бога,

Я в пути его тер рукавом...

 

Почему-то я стал почтальоном

Со служебным наличием крыл, -

А Господь - Он к тебе благосклонен -

И об этом мне сам говорил...

 

18 ноября 1981

 

БЛАЖЕННЫЙ

Я могу быть доставлен в музей

 Где я буду свой облик донашивать, -

Человек при корявой слезе,

Как Суворов при шпаге фельдмаршала.

 

Или, вызвав знакомый конвой,

Можно сбыть меня в Дом Сумасшествия, -

Хоть ты плачь в этом доме, хоть вой -

Доживешь до второго пришествия.

 

Но хотел бы я все же уйти

В бесприютную даль непогожую, -

Ночевать под ометом в пути,

Накрываться в овине рогожею...

 

...Жил да был на земле человек

С христорадной душою бесстыжею, -

Он слезами свой маялся век,

Как с мужицким горбом или грыжею.

 

11 августа 1981

 

***

 

Пора, пора и нам туда, где постояльцы

Сидят лицом к лицу, как птицы на лугу,

И на сухих губах сухие держат пальцы —

Ни звука, мой дружок, ни звука, ни гугу...

 

Ни звука, ни гугу - сейчас Господь свои нам

Покажет чудеса, пошлет благую весть,

И мы ее почтем полетом воробьиным,

Полет наш невысок и нас рассеет смерть.

 

Она нас разошлет по всем земным пределам

И возвестит о нас на стогнах и в глуши:

То, что звалось душой и прежде было телом,

Вернулось в высоту свершившейся души.

 

15 марта 1990

 

***

 

Мама, расскажи мне по порядку,

Как в раю встречал тебя Христос,

И на лбу твоем поправил прядку

Старческих неряшливых волос.

 

Был ли он таким, каким и прежде,

Когда звал нас в вечность за собой,

И в какой он ждал тебя одежде,

В белой или в светло-голубой?..

 

Мама, я и сам все это вижу -

Он стоит, Господь, как белый храм,

Он, кто всех нам душ родимых ближе,

Кто однажды повинился нам:

 

- Я забыл в раю о вас когда-то,

Вы уж не сердитесь на меня,

Вспомнил - и опять душа крылата:

Есть и у Спасителя родня...

 

Вот они бредут по мирозданью,

Мира беспредельного жильцы,

Маленькие, с кроткими глазами,

Словно беззащитные птенцы...

 

Вот они - в отрепье и величье

По земной ступают колее,

Но ведь в каждом нищем что-то птичье,

 Каждый нищий - небо на земле.

 

3 апреля 1990

 

***

 

Опять я нарушил какую-то заповедь Божью,

Иначе бы я не молился вечерней звезде,

Иначе бы мне не пришлось с неприкаянной дрожью

Бродить по безлюдью, скитаться неведомо где.

 

Опять я в душе не услышал Господнее слово,

Господнее слово меня обошло стороной,

И я в глухоту и в безмолвие слепо закован,

Всевышняя милость сегодня побрезгала мной.

 

Господь, Твое имя наполнило воздухом детство

И крест Твой вселенский — моих утоление плеч,

И мне никуда от Твоих откровений не деться,

И даже в молчаньи слышна Твоя вещая речь.

 

16 марта 1990

 

***

 

Не осталось собак в этом сумрачном городе

И бродячие кошки взирают с опаской:

Не пора ль в неприступные крепости гор уйти -

От угрозы уйти и недоброй огласки?..

 

Не пора ли уйти за цыганской кибиткою

По следам осторожной всезнающей кошки?..

А в кибитке котята, еще не убитые,

Безмятежно почесываются в лукошке.

 

И откуда им знать, что громами всевластными

Над земною судьбою нахмурились грозы,

Что висят эти грозы над снами и сказками, -

Даже малых котят не минуют угрозы...

 

Ведь и слезы защита совсем некудышняя,

Не убавиться в сердце тоски и тревоги, -

Сколько пролил я слез, ожидая Всевышнего,

А Господь по сухой обошел их дороге...

 

14 апреля 1990

 

***

 

Пора, пора и мне зажечь свечу во мраке

Из давней немоты полузабытых лет.

Воскреснут, оробев, и кошки, и собаки,

И лишь моя душа соблазну скажет: "Нет".

 

Зачем мне воскресать для горя и обиды,

Для новой суеты, для новых похорон?

Мне хорошо в своей безвестности забытой,

Не знает сам Господь, какой мне снится сон.

 

Мне хорошо дышать в соломинку забвенья.

Соломинка плывет: то здесь она, то там.

И сколько я живу - столетья ли, мгновенья,

И жив я или нет - Господь не знает сам.

 

17 марта 1990

 

***

 

Вот я сижу на ступеньках крыльца,

Мальчик встревоженный и бледнолицый,

Я ожидаю прихода отца,

Должен откуда-то он появиться.

 

Должен отец появиться в свой срок,

Мне на ладони ладонь его ляжет...

Если в пути задержал его Бог,

Мне и об этом отец мой расскажет.

 

С Богом беседуют он неспроста...

Я замечаю: отец мой все чаще

Шепчет сладчайшее имя Христа...

Люди кивают тревожно: - Пропащий...

 

Это они говорят об отце...

Что они скажут, когда без опаски

Он подойдет к ним в терновом венце?..

Это ведь быль, а не глупые сказки.

 

Это ведь Бога завещанный дар,

Это ведь вечности дар несравненный, -

Все потому, что он "Михеле-нар",

Все потому, что отец мой блаженный.

 

5 мая 1990

 

***

 

Оставьте мне слезу. Я обряжу дикарку

В тоску свою и смерть, а может быть, ее

Приклею я к свечи случайному огарку,

Чтобы облечься ей в иное бытие.

 

Оставьте мне слезу сиротскую мою же,

Не прячьте от меня алмаз моих обид,

Я, как пучок звезды, ее поймаю в луже, -

Слезу мою, мой бред, мой потаенный стыд...

 

Оставьте мне слезу. Она всего лишь капля

Земного бытия, где над водою тишь

И, ногу подогнув, стоит в раздумье цапля,

И ловит ветерка дыхание камыш...

 

2 августа 1990

 

***

 

Отец признался мне, что был когда-то

Господним псом - лохматым добрым псом,

Но минуло то время без возврата -

Он стал моим безропотным отцом.

 

Но минуло то время и, однако,

Обласканный господнею рукой,

По-прежнему он добрая собака -

Его не спутаешь ни с чьей другой.

 

Не спутаешь его с ордой двуногой,

И если это так, то и меня

Приручит он к тропинкам и дорогам,

К мерцанью ночи и восходу дня.

 

Ведь мы не просто по дорогам рыщем

И терпим столько несусветных бед...

Мы Господа и днем и ночью ищем, -

Куда Его девался светлый след?

 

Куда Его девался добрый запах,

В какую даль бредет Он не спеша?..

- Но сколько, сколько боли в наших лапах

И как болит от радости душа!..

 

28 мая 1990

 

***

 

И собака, и кошка, и старый еврей —

Знали все, что их скоро убьют,

И хотелось им в землю уйти поскорей

От последних предсмертных минут.

 

И хотелось им в землю уйти на века,

Схорониться навеки в земле,

Где не слышно зловещего щелка курка,

Где и выстрел не слышен во мгле.

 

А еще им хотелось уйти в камыши,

На поляны уйти и в луга,

Где колеблется в полдне дыханье души

И не слышно дыханья врага.

 

Где лишь зайцы выстраиваются в ряды

И спешат на какой-то парад,

Но они никому не желают беды,

Никому не желают утрат.

 

И проходят они без кровавых знамен,

И не слышно ненужной пальбы,

Потому что зайчишка и добр, и умен,

И ничьей не неволит судьбы...

 

10 июля 1990

 

***

 

Нет, я не много знал о мире и о Боге,

Я даже из церквей порою был гоним,

И лишь худых собак встречал я на дороге,

Они большой толпой паломничали в Рим.

 

Тот Рим был за холмом, за полем и за далью,

Какой-то зыбкий свет мерещился вдали,

И тосковал и я звериною печалью

О берегах иной, неведомой земли.

 

Порою нас в пути сопровождали птицы,

Они летели в даль, как легкие умы,

Казалось, что летят сквозные вереницы

Туда, куда бредем без устали и мы.

 

И был я приобщен к одной звериной тайне:

Повсюду твой приют и твой родимый дом,

И вечен только путь, и вечно лишь скитанье,

И сирые хвалы на поле под кустом...

 

18 апреля 1990

 

***

 

Нигде не оставят меня мои страхи:

В раю ли, в аду - с привычною грустью

Я буду бродить в покаянной рубахе,

Тяжёлое бремя меня не отпустит...

 

 

Меня не отпустит тревожная жалость -

Зачем так бледны эти старцы и дети?..

Ах, все, что ко мне на пути приближалось,

Уже трепетало в предчувствие смерти.

 

 

И стоило чьей-то ладони коснуться -

Уже становились чужими ладони,

И стоило мне на ходу оглянуться -

Я слышал и крики, и громы погони.

 

 

Вот так я и брел с простодушьем ребёнка

И знал, что от вас никуда мне не деться,

Но все же спасти удалось мне котёнка -

Он спрятался где-то в обители сердца...

 

 

14 октября 1990

 

***

А это мой отец зачем-то косит травы,

Зачем-то он стоит с косцами на лугу,

И на лице его змеится след кровавый,

Как будто привелось на нем гулять врагу.

 

Как будто на лице пошаливали бесы,

Косили трын-траву его тревожных дум

И иногда свои разыгрывали пьесы,

Как водится у них, затейников, в аду...

 

Да, на лице отца такая шла работа -

Куда там твой лужок, куда твоя косьба,

Оно, оледенев горошинами пота,

Являло правый гнев наследного раба.

 

...Не знаю, почему он снился мне в посконной

Рубахе (на лице горел кровавый шрам),

А по бокам отца и пеший брел и конный,

Но лишь один отец торил дорогу в храм.

 

1991-24 ноября 1992

 

***

Может быть, перед смертью захочет порадовать 

Мою душу господь, -

И покличет ее, и над бездною адовой

Вознесет мою плоть.

 

Вознесет мою плоть, изнуренную, сирую,

Ту, что тоже - душа,

Ту, что смертную яму душе моей вырыла,

Исступленно дрожа...

 

Может быть, перед смертью увижу я Господа,

Столько в Господе лиц -

Вот лицо его кроткое, вот оно грозное

В грозных стрелах ресниц.

 

Но порою Господь мне дороже животного

В его сирой судьбе, -

Столько горького в нем, столько сиро-

беззлобного,

Столько праведных бед...

 

И бреду я - бреду я за бредом и мукою,

И горит моя грудь...

- О Господь, этот путь не грозит нам разлукою,

Этот жертвенный путь...

 

3 апреля 1991

 

***

Какой огромный мир я получил в подарок

От нищего отца: и посох, и суму,

И праведной свечи копеечный огарок,

И на исходе лет - узилище-тюрьму.

 

Как будто он, отец, владел землей и морем,

Как будто он дарил кому-то города,

Ну а меня решил порадовать он горем -

Наследство - хоть куда...

 

Какой огромный дар я получил, как щедро

Меня поила даль скитальческих тревог,

Как на ветру шел грудью против ветра

И за меня в пути держался Бог...

 

Он тоже мне отцом завещан был в наследство,

Скиталец, Вечный Жид, не нужный никому,

Тот, на кого мое посматривало детство,

Как смотрят на чуму...

 

27 апреля 1991

 

***

И все-таки обжив свое лукошко,

Как это и положено во гробе,

Я вспомню, как меня любила кошка, -

Привязан был и я к ее особе.

 

Я вспомню, как меня любили птахи

И пролетали надо мной безгрешно,

И каждая была в своей рубахе,

А я в своей, с заплатою потешной.

 

Не знаю, кем казался я пичугам,

Молчал и заяц о сердечных встречах,

Но каждой божьей твари был я другом...

Таким я был - беспечный человече.

 

Таким я был - счастливым и бездомным

И кланялся собакам и старухам

И потому земли могильной комья

Ложились на меня легчайшим пухом.

 

27 июня 1991

 

***

Боже мой, Боже мой, сколько их, кошек,

Сколько бездомных собак,

Сколько у Господа нищих дорожек,

Старых и робких бродяг:

 

Сколько у Господа мертвых младенцев,

Полуживых матерей:

Боже мой, Боже, куда же мне деться?..

(Сколько гонимых зверей:)

 

Боже мой, Боже, на посохе ветхом -

Пыль окаянная, прах,

Но зацветёт он, как вешняя ветка,

Будет мой посох в цветах.

 

Господи, душу мою узнаёшь ли -

Этот трепещущий луч?..

Я избегал их, безбожных и дошлых,

Был по-другому везуч...

 

Был я везуч по особому счёту.

Я окрылен неспроста:

Я сопричастен большому полёту -

В стае орлиной Христа.

 

18 мая 1992

 

***

Родная, матушка утишит боль,

Утишит боль и скажет так: - Сынок,

Уйдем с тобой в небесную юдоль,

Сплетем в лугах Спасителю венок.

 

Венок прекрасен, а Спаситель сир,

Он кончил с мирозданием игру,

Он покорил Господним словом мир,

Теперь Он зябнет, стоя на ветру.

 

- Спаситель, наш венок из сорных трав,

И знаем мы, что он Тебе к лицу

И Ты, как нищий, праведен и прав,

Угоден Ты и небу, и Творцу.

 

Стоишь Ты на печальном рубеже,

Отвергнут миром и для всех чужой,

Но это Ты велел своей душе

Быть миром, и свободой, и душой.

 

29 ноября 1991

 

***

 

* * *

 

Уже я так стар, что меня узнают на кладбище

Какие-то ветхие птицы времён Иоанна,

Уже я не просто прохожий, а нищий – тот нищий,

Что имя своё забывает в бреду постоянно.

 

И вправду: Иван я, Степан я, Демьян ли, Абрам ли –

Не так уж и трудно забыть своё прошлое имя,

Когда я себя потерял за лесами-горами,

Забыл, где я нищенствовал – в Костроме или в Риме.

 

Забыл, где я жил – то ли жил я на облаке, то ли

В дремучем лесу ночевал я в забытой берлоге,

И сладко дышалось разбуженным запахом воли,

Когда разминал я в ходьбе занемевшие ноги.

 

...Так стар я, так стар, что меня узнают на дороге

Какие-то тени, мелькая зловеще-пугливо,

Не бесы они, и, однако, они и не боги –

Они существа из какого-то древнего мифа...

 

Но смотрит бродяжка-воробышек молодо-зорко,

И малые птицы на светлые нимбы похожи,

И тайным огнём поутру загорается зорька,

А значит, и я не старик, а беспечный прохожий.

 

16 января 1992

 

***

 

Как пошла моя мать ковылять по судьбе -

И от горя ее на ветру закачало...

- Вот тебе, - говорит ей Господь, - вот тебе,

Вот тебе твой умерший сынок для начала...

 

Твой умерший сынок не молчит - голосит

И дырявит божбой материнские уши...

- Вот тебе, - говорит ей Господь, - на Руси

Твоя доля, удел твой постылый старушечий...

 

Что же мать отвечает?.. - Господь-лиходей,

Берегись материнских бессильных проклятий...

Сколько в сердце мое вколотил ты гвоздей,

Что хватило бы их на десяток распятий...

 

А еще моя мать говорит: - Господин,

Господин-Иисусе, мой пастырь сладчайший,

Чем еще мне, старухе, тебе угодить,

Сокрушай мою душу бедою почаще

 

15 октября 1991

 

***

 

И это будет путь торжественный и яркий,

И это будет путь смертей и похорон,

И поднесет земля ненужные подарки:

Увядшие цветы и карканье ворон.

 

И это будет путь куда-то в неизвестность,

В какую-то страну чудес и небылиц,

В какую-то совсем неведомую местность,

Где детские глаза огромней детских лиц.

 

И это будет путь шутов и скоморохов,

Ведь надобно во тьме кому-то и плясать,

И надобно суметь уйти от слез и вздохов,

И что-то и в себе, и в прочих развязать...

 

И это не секрет - у смерти есть любимцы

С двусмысленным лицом ненужного лица,

И вот они бредут, цари - самоубийцы,

И каждый, кто погиб, уже лишен венца...

 

И вот они бредут в своей замирной сути,

На тысячи личин свое лицо дробя, -

У каждого в руке подрагивает прутик, -

Им надобно в пути подхлестывать себя...

 

1989 - 14 ноября 1991

 

***

Все дальше от меня Господь среброголовый,

Мой праведный оплот, моя любовь и суть,

Бредет он по пути евангельского слова,

Я сам его в былом направил в дальний путь.

 

Я сам его в былом в обличии пророка

Направил в эту даль безжалостных дорог,

Чтобы скитался он в забвенье одиноком

И знал один лишь он, что есть на свете Бог...

 

9 ноября 1991

 

***

 

Пускай моя душа с сумой бредет по свету,

Пускай она в пути шалеет от тоски:

- Подайте, мужики крещеные, поэту,

Беру я серебро, беру и медяки.

 

Беру я куличи, беру и оплеухи,

Беру у зверя шерсть, помет беру у птах...

Подайте, мужики, свихнувшемуся в Духе,

Зане меня в пути одолевает страх.

 

Но нет, не мужики пойдут за мною следом,

Крещен он или нет, мужик - мужик и есть,

Я трижды поклонюсь своим всесветным бедам,

Мне, смерду, одному такая в мире честь.

 

Один, один лишь я стоял под грозным небом,

Устав от суеты и горестных погонь,

И то, что в слепоте вы называли хлебом,

В худых моих руках клубилось, как огонь...

 

13 декабря 1991

 

***

 

- Господь, - возопил я во мраке вселенском, -

Могуч Ты и славен вовеки,

А я к Тебе с дудкой пришел деревенской,

С лицом обожженным калеки.

 

На мне бытия пересохшая глина

Бугрится и ходит кусками, -

Узнай же и Ты первозданного сына,

Я слеплен Твоими руками...

 

Твоими руками я слеплен нелепо,

Но в этой юдоли угрюмой

Даны мне земля и попутное небо,

И отрока тихие думы.

 

И странный мотив затаен в моей дудке,

Она то смеется, то плачет, -

И вижу я луг, где цветут незабудки,

И я на лугу этом мальчик...

 

Неведомый мальчик - радетель коровий -

На дудке играет пастушьей,

Но мальчик иной, Иисусовой крови

Глядит сквозь его простодушье...

 

1991 - 27 мая 1992

 

***

 

Ангел, мой ангел, слезой изукрашенный,

Словно ребенка волшебною кистью,

Больше меня ни о чем не расспрашивай,

Я пролетаю спасенною высью.

 

Горе мое – ты и радость нетленная,

Брат мой, в судьбе первородного слова.

Мы разминулись одной вселенною

И во вселенной мы встретились снова.

 

В небе цветешь ты как божие деревце,

Я же путем пролетаю безвестным.

Не на что больше мне в мире надеяться –

Жду и надеюсь на встречу с чудесным...

 

8 января 1992

 

***

 

Меня учила мышь мышиному веселью

И правилам своей монашеской игры,

Когда я навещал ее сырую келью,

Где свалены в углу умершие миры.

 

Меня учила мышь неслышному согласью

С ничтожною своей мышиною судьбой,

А также немоте - такому полногласью,

Когда лишь не дыша становишься собой.

 

Прислушайся к себе - и вдруг ты станешь мышью,

И станешь мурашом, и станешь трын-травой,

Меня учила мышь загробному затишью,

Когда уже душе не страшно быть живой.

 

21 марта 1992

 

***

 

Ты закрыл за собою ту дверь навсегда

И не знаю я, что же таится за дверью,

И какая стряслась там с тобою беда,

И какие тебя обступили потери.

 

Может быть, навсегда ты лишился души,

И во взоре твоем только грозная бездна,

И тебя даже шорох вселенной страшит,

И тебе во вселенной тоскливо и тесно.

 

Но душа не покинет тебя никогда, -

Это я говорю тебе, голос надежды,

И вернется надежда к тебе сквозь года,

Даже те же на ней золотые одежды.

 

Ты, обугливший смертью земные шаги

На безлюдной своей одинокой дороге, -

Ты дороже Спасителю многих других,

Потому что безмерно отчаялся в Боге.

 

Потому, что ты верил, что Бог - доброта,

И себя пригвоздил на евангельском древе,

И спасет твою душу Спаситель с Креста -

Ту, себя погубившую в горестном гневе...

 

И спасет твою душу ревнивец-Господь,

И вернет твоей муке юдольное тело,

Потому что в миру умирает лишь плоть,

А душа - это высь, это высь без предела...

 

1991 - 27 апреля 1992

 

***

 

И снится мне тот дом, в котором жил я прежде,

Когда еще не знал ни брата, ни отца,

Ни матери родной - и был я в той одежде,

Что тлеет на костях суровых мертвеца.

 

Тот дом был нежилым, но я ютился где-то

В соседстве с бытием предчувствий и химер,

И разве может быть пустынным дом поэта,

Когда заходят в дверь Вергилий и Гомер?..

 

Но раньше, чем Гомер, вошла в тот дом кручина

И серые плела безликие слова:

Начало и конец, рожденье и кончина,

Цветенье и распад земного естества...

 

Не помню я, кем был в суровом этом доме.

И был ли я живым или, как некий дух,

Я проносил себя в молчании и громе,

Тревожил пустоты недружелюбный слух.

 

О да, я был живым и мертвым был я тоже,

И так ли велико различье тех и тех, -

Мы все сопряжены в одной вселенской дрожи,

Нас всех пометил злом наш первородный грех...

 

Тот дом во мне возник из первозданной яви

И я к нему пришел по зову смутных снов:

Одно столетье Бог, одно столетье дьявол

В нем души сторожат грядущих мертвецов...

 

11 марта 1992

 

***

 

Я увидел себя в этом робком котенке,

Заслонившемся лапкой озябшей от стужи,

В этом словно бы и старике и ребенке, -

И со мной говорили все робкие души.

 

И со мной говорили все те, у которых

Опустели глаза перед вечной разлукой

И былая надежда померкла во взорах -

Эти взоры теперь стали вечною мукой.

 

О котенок, глаза твои стали глазами

Всех замученных, стали глазами всей боли,

Затаившейся в грозных углах мирозданья -

О, доколе, Господь, эта мука - доколе?..

 

О, доколе себя загораживать сиро

И ловить дождевую слезинку на лапку,

И томиться безумьем жестокого мира.

Где палач мастерит для котенка удавку?..

 

12 июня 1992

 

***

 

Мама снова расскажет мне сказку о Боге,

А Господь свою сказку расскажет маме,

И тогда-то душой вострепещет убогий, -

Я умру, осчастливлен благими дарами.

 

Я умру в восхищенье, что Богово имя,

Сопричастное самому раннему детству,

Стало днями моими и снами моими,

И близ Бога сияла звезда по соседству.

 

Это мама сияла таинственным светом

И наполнила небо своим ликованьем,

И господь вездесущий - Он знал и об этом,

Знал о новой звезде с ее робким сияньем...

 

15 июля 1992

 

***

 

Ты по краю вселенной пройдешь осторожно,

Словно все еще длится земная игра,

И тебя мне окликнуть по-прежнему можно,

И сказать, что на землю вернуться пора.

 

Но пройдешь ты не так, как проходят живые,

Слишком легок твой шаг в этой скорбной тиши,

Где порою зарницы снуют грозовые,

Словно это мгновенные лица души.

 

Сколько лиц у души - разве знал ты об этом?..

Это лица младенцев и тех мертвецов,

Что мерцают каким-то таинственным светом,

Это лица каких-то замирых гонцов.

 

Ты пройдешь, словно кем-то ты изгнан из рая

И опять за собой возвращаешься в рай,

На ходу, на лету неприметно сгорая,

Наподобие птичьих мерцающих стай...

 

4 июля 1992

 

***

 

Отец мой! Твой бел бездыханный висок

И холод течет по виску,

А ты мне в ладони ссыпаешь песок, -

Зачем же мне столько песку?..

 

Песок драгоценный из горестных ям,

Песок из зарытых ларцов...

Отец мой, поверь моим скудным слезам:

Я не забывал мертвецов.

 

Я сам уходил в эту землю не раз,

Доверясь загробному сну...

Я сам укрывался от вражеских глаз

В тяжелый песок, в глубину.

 

Отец мой, ладони мои тяжелы, -

Ужели ты будешь века

Меня зарывать, как исчадие мглы,

В бессчетные глыбы песка?..

 

1 октября 1988

 

***

 

Это был человек, отрешенный от мира,

Это был человек, отрешенный от Бога,

Набегала слеза на глаза его сиро,

Уводила в недобрые дали дорога.

 

По дорогам бродили понурые звери, -

Знали все, что лишен он земной благодати,

Знали все, что его отлучили от веры,

Что над ним загораются звезды проклятий.

 

Эти звезды во тьме зажигались зловеще,

Зажигались и гасли, как искры пожара,

Он и сам был звездою, однажды сгоревшей,

Только слабая искорка где-то дрожала.

 

Где-то в теле дрожала, в душе и во вздохе, -

Нет, он все-таки был человеком счастливым,

Подбирал он господние жалкие крохи,

Был в согласье с судьбою и слыл юродивым.

 

4 марта 1990

***

 

Вот печаль с ядовитой головкою кобры

Назначает поэту ночное свиданье,

И я властью ее околдован недоброй,

Изумрудных очей нестерпимо сиянье.

 

И вращается роза на шее лебяжьей -

Эта роза двуглаза (цветок преисподней),

И цветок этот был всех соблазнов на страже,

И когда-то был ревностью проклят господней.

 

Вот печаль извивается гибкой змеею,

Исполняя какой-то мучительный танец,

И меня обдает вожделеньем и зноем,

И лицо заливает недужный румянец.

 

...Я забыл, что гремучие змеи опасны,

Я забыл, что они на Горгону похожи,

Но зеленые очи так дико-прекрасны

И зеленый огонь пробегает по коже...

 

6 марта 1990

 

***

То ли это Господь заглянул в мою душеньку,

то ли это котенок стучит по ней лапкою,-

но легко мне бродить по простору бездушному,

и смеяться легко мне, легко мне и плакать.

 

зависая над пропастью, грозною бездною,

зависая слезами над прежнею мукой,-

я шепчу:-Столько видел я в жизни чудесного,

Был потешен Господь, а котенок мяукал.

 

даже в самые-самые дни мои страшные

окружали гурьбой меня ангелочки,

и глядел я на личики их бесшабашные,

сочинял пресвятые дурацкие строчки.

 

...Так и хочется мне в своей дикой беспечности

оказаться от Бога всего в полушаге

и увидеть себя просиявшего в вечности,

словно стертый пятак в кулаке попрошайки!...

 

15 июля 1992

 

***

 

Вот таким я увидел тебя на закате:

Ты теперь неприметная малая кроха,

А лицо твое вылепил тайно Ваятель

Из какого-то потустороннего вздоха.

 

И как будто дыханье далекого луга

Вдруг коснулось меня из космической бездны,

И как будто ты стал средоточием круга,

Где горит - не сгорает твой облик небесный.

 

Все же в облике этом мне что-то знакомо,

Это ты торопил роковую развязку,

И когда ты ушел из родимого дома,

Ты оставил домашним посмертную маску...

 

26 августа 1992

 

***

 

В тот тихий час, когда Господь неявственно

Мне что-то шепчет в мировом пространстве,

Я на него взираю благодарственно,

Я вижу Бога в неземном убранстве.

 

В убранстве звезд, в убранстве диком космоса

Я вижу Бога зыбкое обличье,

И в высоту душа моя уносится

Из мира суеты и безразличья.

 

12 сентября 1992

 

***

 

 

Мать-Богородица! Словно звезде,

Я помолюсь тебе, ликом прекрасная,

Я помолюсь и спрошу тебя: - Где? -

Где моя матушка, где моя ласточка?..

 

Где моя матушка лепит свой дом,

Где она ищет небесное зернышко?..

Помнит ли, что с нею было в былом?..

Помнит ли сына, птенца беспризорного?..

 

Мать-Богородица! Мне не забыть,

Как проходила она, неприметная,

Как уходила она от судьбы,

Как улетала в селенье заветное.

 

Это селенье возле тебя,

Мать-Богородица, ликом нетленная...

Мать - ликованье мое и вселенная -

Рядом с тобой приютилась любя.

 

21 мая 1985

 

***

 

Во сне я дорогу увидел куда-то,

Где дети толпою столикой толпяться,

Где звери бредут - никого не боятся,

И в облике диком увидел я брата.

 

Он был без обличья и даже без речи,

Но видели каждый, - и звери, и дети -

Ту рану, которой он был изувечен,

Чтобы не жилось ему больше на свете.

 

Но кто же нанес ему страшную рану?

Он сам себе рану нанес на погосте,

Подобно разгневанному тирану...

А звали погибшего брата - Иосиф.

 

Иосиф Прекрасный, твое обаянье

Всего мне заметнее в зарослях лета,

Где лунные девы стоят на поляне

Столбами прозрачного лунного света...

 

6 апреля 1982

 

***

 

Не надо бояться смерти,

За нею ведь нет беды...

Пускай упадёт на сердце

Кладбищенский груз плиты.

 

Придавит - вздохнёшь упрямо:

"К концу подошла игра...

Но если ты крикнешь " Мама!"-

Тебе отворится рай!

 

Ты верил или не верил -

Об этом судить Христу,

Но есть для умерших двери,

Где робок загробный стук.

 

Не пасынка и не сына -

Впусти в роковую дверь -

Промерзшего Веньямина

В веригах - пудах потерь.

 

Все вздохи и все дороги

Мне были даны затем,

Чтобы целовал я ноги

Распятого на кресте.

 

Я верил - не верил в чудо,

В соблазнах ярился глаз,

Но не поцелуй Иуды

Коснется Вселенских Язв.

 

И вот он я - вновь родился,

Христа целовал, убог,

И вот он я - возвратился

В семью, где и мать, и Бог.

 

Так долго томила ложью

Земная дорога зла, -

И только спасенье Божье

Омыло слезой глаза.

 

И вот он я - после смерти

Обрёл свой родимый кров...

А вы как хотите - верьте -

Не верьте - в святую кровь.

 

6 ноября 1978

 

***

 

Я так осторожно приближусь к былому,

Как будто взойду на златые ступени,

И отчему дому, и кошкину дому

Скажу: "Благодарствуйте, ветхие сени..."

 

Я здесь появился на свет ненароком,

Пробился на свет, как листок на березе,

И в возрасте детском окликнут был Богом, -

Тот голос был ласков и ласково-грозен.

 

И я понимал, что лишь я тот избранник,

Который негаданно избран кумиром:

Сегодня я мальчик, а завтра я странник,

Ведь странник владеет землею и миром.

 

Сегодня я ангел, а завтра острожник,

Причастен я буду и раю, и аду,

Но все это свыше и милостью Божьей,

Но все это свыше дано мне в награду...

 

15 февраля 1992

 

***

 

Между нами стена, та, то Богом зовется,

Я и сам замурован в ее кирпичи.

И печальный мой голос в ночи раздается,

Пока спят безмятежно мои палачи.

 

Я и сам замурован в темничное чрево,

Столько лет и столетий дыша — не дыша...

Но свершится мгновенье господнего гнева

И в проклятой темнице очнется душа.

 

8 сентября 1992

 

***

В том доме, где живут мои родители,

Живу и я, ведя со смертью спор,

И после смерти их живыми видели

И кошка, и собака, и Господь.

 

Их видели живыми в полном здравии,

Отец надел потертые штаны,

И никого из них не обезглавили,

Все это враки, шутки сатаны.

 

Отец сидел на бревнышке приветливо

С улыбкою рассеянной лица,

А между тем нежданно стало ветрено

И вихрь какой-то подхватил отца.

 

И матушка моя, вися над крышею,

Летела вслед за ним в родную высь,

Куда-то в даль небесную за Мишею,

Где судьбы их счастливые сплелись.

 

12 сентября 1992

 

***

 

Почему-то решила она умереть,

Словно не было лучшей забавы на свете,

И теперь меня некому больше согреть,

И уже я старик - и несчастней, чем дети.

 

- Мама, - так я сказал, когда вдруг во дворе

Появилась лохматая старая кошка, -

Я не знаю в какой ты скрывалась дыре,

Но лицом на нее ты похожа немножко.

 

Ведь и ты обходила житейскую грязь

И дрожала, услышав угрюмую ругань,

Ведь и ты, безотчетно чего-то боясь,

Замирала внезапно в ознобе испуга.

 

- Мама, - так говорю я и кошке, и снам,

Где она появляется с нищей котомкой,

Ах, как нам хорошо и как весело нам,

Мы бредем - и поем на просторе негромко...

 

Ведь и птицы над мамой поют неспроста,

Ведь и птицы незримому молятся Богу,

И уже нас не двое, а трое - Христа

Дорогое обличье увидел я сбоку...

 

27 мая 1987

 

***

 

О мальчик, извлеки из сердца столько пуль,

Чтобы тебя Господь причислил к белой стае

Убитых лебедей, чей оборвался путь

И стали косяки воздушные - крестами...

 

Ах, сколько их крестов небесных и земных!..

Какая шла в лугах жестокая охота!..

Но в странствиях душа узрит себе иных,

Иных простор небес под крылья для полета...

 

26 мая 1987

 

***

 

А когда-то я был сумасшедшим,

И на мне был больничный халат,

И я был взбудоражен прошедшим,

И к тому же я был глуховат.

 

И порою мне слышалось слово,

От которого я трепетал,

Но смеялась над слухом глухого

Сумасшедшего сброда толпа.

 

И порою, увы, я не слышал

То, что шло на меня напролом,

Что грозой грохотало по крыше,

Нарастало, гудя, за углом.

 

Но преследовал слух мой упрямо

Чей-то шепот до боли в висках, -

Это что-то шептала мне мама,

Дорогого сынка приласкав...

 

25 мая 1987

 

***

Я не просто пришел и уйду,

Я возник из себя не случайно,

Я себя созерцал, как звезду,

А звезда — это Божия тайна.

 

А звезда — это тайна небес,

Тайна вечности животворящей,

И порой затмевался мой блеск,

А порой разгорался все ярче...

 

Но я был бы совсем одинок,

Потерял во вселенной дорогу,

Если б мне не сопутствовал Бог,

Возвращал к правоте и истоку.

 

И я понял, откуда огонь:

Это Кто-то с отвагой святою

Положил мне на сердце ладонь -

И оно запылало звездою...

 

23 мая 1987

 

***

Горячей кровью табунов и женщин

(А по природе женщина - табун)

Я с юности был насмерть обесчещен,

Но я приемлю страшную судьбу:

 

Несутся сладострастные копыта -

Один, другой и третий каблучок -

Их тысячи, тревожных и несытых,

И тысячи вослед летят еще...

 

И разве это выразишь стихами -

И как назвать? Стихами о любви? -

Летящих женщин жаркое дыханье,

Дыханье взбудораженных кобыл, -

И ты, моя родная кобылица,

Какая неприветливая стать

В твоем движенье сдержанном таится,

Да, твой каблук подкован неспроста...

 

Ты вырвешься из будничного плена

И закричишь от страсти, как в бреду,

В тумане исчезая постепенно,

Чертя в своем полете борозду, -

Нет, это не морока сновиденья:

На лбу моем ужасный след подков

И тесное я ощущаю жженье

Божественно-лошажьих каблуков...

 

"Летит, летит степная кобылица", -

Летит, как жизнь, как страшная судьба, -

У женщин откровенно-хищны лица,

Знакомы им и клятвы, и божба.

И вдруг картина на лугу такая:

Весь в лунном свете замеревший луг

И, жеребенка кроткого лаская,

Стоит кобыл изящный полукруг.

 

12 октября 1979

 

***

Я, как кошка, таюсь на помойках

 в закоулках прохожих дворов…

Сколько недругов ждёт жизнестойких,

каждый сыт и отменно здоров…

 

Каждый ходит с ухоженным телом

 и твердит про кошиную рать:

«Уж пора бы кончать с этим делом,

эту дикую рать покарать».

 

Кошки, кошки — хвостатые дамы,

ухажёры — шальные коты,

в изнуряющем воздухе драмы

мне от вашей невмочь красоты.

 

Но всего горемычней котята,

непонятно звериным очам,

почему где-то рядом расплата

и упорен прищур палача…

 

«Не губите чужого ребёнка,

на земле он недолго гостит,

не губите чужого котёнка,

он когда-нибудь вам отомстит.

 

Если в рай вам удастся проникнуть

 и Господь вас оставит вдвоём,

 он пронзит вас замученным криком,

словно Ангел — господним копьём…

 

10 июня 1983

 

***

 

Кладбищенских деревьев паруса,

Плывете вы в заоблачные кущи,

Вас ветром наполняют голоса

Уже умерших, но ещё живущих.

 

Уже умерших — и живущих там,

Где вечности часы идут к закату,

Где все поют, не закрывая рта,

Безмолвия великую кантату.

 

Поет река, поют вразброд века,

Поют старухи мертвые с задором,

Поет усталый голос старика,

Умершего и ставшего звездою.

 

И робкою улыбкою светя

В нерасторжимом материнском лоне,

Поет кантату вечную дитя

Безгласно и уже потусторонне...

 

Поет ребенок, как он был зачат

В порыве безрассудном и нелепом,

Но склепом стал родительский очаг,

Родное лоно стало вечным склепом...

 

9 июня 1983

 

***

 

Еще в моей руке дорожная клюка

Еще ночлег в пути - случайная сторожка,

Но поджидает смерть седого старика

И светится в лесу закатная дорожка.

 

И осторожно я ступаю по листве,

По золоту листвы - по дням моим сгоревшим,

По закружившимся в последней красоте

Между лесных стволов, между кустов орешин...

 

Ах, Боже, это я - слетевший с ветки лист, -

Как странно, что вчера касался я простора,

А нынче закружил меня осенний свист

И в землю я уйду так трепетно, так скоро.

 

Ах, Боже, я с тобой сроднился на века,

Не мыслил я и дня досужего без Бога, -

Найди в своих мирах седого старика,

Чтобы моя вовек не кончилась дорога.

 

Найди в своих мирах забытую тропу

И облик мой найти - скитальца и калеки,

Чтобы, покинув гроб, я снова вышел в путь

И странствовал с клюкой дорожною - навеки...

 

21 июня 1983

 

***

 

Когда-нибудь и я из сердца выну ключик

И так скажу живым: - Я сам теперь большой,

И сам себе теперь на небе я попутчик

В просторах, где сам-друг я со своей душой.

 

И ключиком я гроб открою сокровенный,

В нем ангельские спят мятежные крыла,

И я прилажу их в сумятице вселенной, -

Недаром меня мать крылатым родила!..

 

Недаром о душе я говорил так много,

Недаром и во сне над грешными летал,

Недаром я сидел за пазухой у Бога,

Где выводок орлят в соседстве трепетал...

 

Недаром чужаком я жил на этом свете,

Недаром столько лет я клял свою судьбу,

И мне доступен стал секрет крылатой смерти:

И жил - и был бескрыл, ан вот они - в гробу.

 

Ан вот они в гробу - мои родные крылья,

На них явился я на этот грешный свет,

И я сдуваю с них налет столетней пыли, -

Они послужат мне еще немало лет...

 

11 сентября 1983

 

***

 

А дьявол тихо похохатывал,

Играл лукавыми бровями

И осторожно их разглядывал,

Когда столпились скопом дамы.

 

Все дамы скопом были в целости,

У всех, как говорят, все дома,

Горели яркие их прелести,

Глаза туманила истома.

 

А между тем хотелось женщинам

Ударить в пол ревнивой ножкой, -

И с лютой яростью завещанной,

Как ведьмам, вылететь в окошко.

 

Туда, туда, на гору адову

Лететь хотелось им свободно,

Где будут бесы их разглядывать

Во всей греховности природной.

 

Их груди, дикие, как зарева,

Их бедра, грешные заране,

И как бы созданные заново

Зады - из глины мирозданья...

 

И дьявол ловкостью искусною

Сопровождал своих наперсниц, -

И он везде, везде присутствовал,

Где их стопа касалась персти.

 

12 октября 1983

 

***

 

Боже, Боже, какой небывалый покой,

Даже вздохи мои не слышны...

Это я или кто-то, счастливый другой

Стал прозрачной слюдой тишины?..

 

Это я или кто-то - неведомо кто -

Отыскал наконец-то свой след?..

Может быть, ему завтра исполнится сто,

Может быть, даже тысяча лет.

 

Может быть, он себя отыскал не в раю,

Не спускался за вымыслом в ад,

А увидел в воробушке душу свою,

Мимолётный рассеянный взгляд...

 

Вот и я узнаю свои детские сны

За любым придорожным кустом, -

И меня окружает фантом тишины

Безымянным своим торжеством.

 

Тишина - это миг единенья с собой,

Встреча мальчика со стариком...

Всё, что ты называл бесприютной судьбой,

Зацвело неприметным цветком.

 

20 января 1995

 

***

 

Повзводно, поротно, повзводно, поротно,

За дурнем дурак, за убогим убогий,

Бредут сумасшедшие в ад всенародно,

И я - этих толп командарм босоногий.

 

И я - этих толп Александр Македонский,

И я - этих толп предводитель Аттила,

На мне, как на пугале, чьи-то обноски,

Во взоре безумном - отвага и сила.

 

Повзводно, поротно - невзгоды и беды,

Повзводно безумье, поротно страданье,

Старик с сединою запачканно-белой

И юноша с признаками увяданья.

 

Повзводно, поротно, поротно, повзводно,

А вот и краса сатанинская - дамы,

Согласные нас с добротою природной

Немыслимыми осчастливить дарами...

 

(Ах, Ева их всех наделила безумьем,

И женщин безумны жестокие лица,

И каждый мужчина кипит, как Везувий,

И жаждет струею кипящей пролиться...)

 

Повзводно, поротно - утопленник, гений

И тот, кто рукою своей же повешен...

О, сколько на свете обиженных теней,

О, сколько бредущих во мраке кромешном!..

 

И я, этих толп полководец Суворов,

Красуюсь в штанах из потешного ситца,

В таком головном небывалом уборе,

Что сеет помет мне на голову птица!..

 

...Но вы не спешите шутить надо мною:

Такое я в ад загоню ему войско,

Что страх овладеет самим сатаною

И весь он растает, как кукиш из воска.

 

29-30 октября 1983

 

***

 

...И куда-то они уходили загадочною вереницей,

Словно было земное блужданье для всех их случайно,

И какие-то разные тайны хранили их лица,

Но была в них одна недоступная разуму тайна.

 

Эта тайна сияла из гроба, как свет из-под спуда,

И еще не умерших тревожила грозною вестью,

И еще не умершие видели бледное чудо,

И они называли его со смирением смертью.

 

Это чудо срывало покровы, касалось и неба

И во все проникало сокрытие двери на свете,

А порою смотрело на всех безрассудно и слепо,

Так, как смотрят на сером рассвете безумные дети.

 

9 декабря 1983

 

ЕДИНОБОРСТВО

 

...Отец и мать уходят вниз по склону,

 А я один бреду на высоту,

Где держит дух усталый оборону,

У демонов могучих на виду.

 

Я должен быть на страже до заката,

Я должен быть на страже до зари,

Когда меня заметит Тот, Распятый,

Кто был Царем и нищих, и царей...

 

Ведь это Он собрал меня в дорогу

Святого - не земного - бытия,

И троекратно я поклялся Богу,

Что жизнь моя - отныне не моя.

 

Что бесов сокрушит мое упорство,

Старинное упорство старика,

Что бесконечное единоборство

Вменил себе я в подвиг - на века...

 

2 января 1984

 

***

 

Пора и мне взвалить на плечи гроб тяжелый,

Пора и мне искать в сырой земле покой...

Когда-то воздвигал я царские престолы

И вот - своих же царств отныне я изгой.

 

И вот - своей судьбы остался я за кругом,

Как будто догорел я во поле огнем...

Так это я и есть - влачащийся с испугом

Скиталец - за своим необратимым днем.

 

Так это я и есть - старик с суровым взором;

Уже он осквернил безмолвием уста,

Уже он говорил, глухой старик, с простором

И эхом грозовым пылала высота.

 

29 июня 1984

 

***

иду Господь, иду, уже совсем я близко,

Уже я у твоих несокрушимых врат

И ангелы меня в каком-то ищут списке:

Впустить ли меня в рай, послать ли меня в ад.

 

Все тот же на груди ношу я крест Господен -

Да буду я спасен, да буду я прощен...

Иду, Господь, иду, ведь я теперь свободен

И от телесных уз тобой раскрепощен.

 

27 июня 1984

 

***

 

Вот и вышла из смерти неслышно монашенка-кошка,

Та, что в келье-клетушке несет монастырскую службу...

На груди у нее не простое - святое лукошко, -

Собирает она милосердье людское и дружбу.

 

И мою она душу берет в осторожные лапки,

И обнюхивает, шевеля осторожно ушами,

И, о чем-то мяуча, куда-то по тропке, по травке

Убегает она, и вприпрыжку бежит небесами.

 

Может, Господу Богу мою она душу покажет,

Просветленное личико лапкой-слюною омоет,

И стоять будет чутко она у Престола на страже,

Пока будет Господь любоваться бродяжкою мною.

 

Я из братии меньшей, из самых, из самых убогих,

Не имел я ни дома, ни дыма, одни лишь заплаты,

Но зато я прослыл чудодеем у четвероногих,

Но зато прикасался руками к полету пернатых.

 

Ибо слово мое полыхало в устах, как зарница,

Ибо слово мое было словом о Боге и вере -

И поэтому слово крылатое видела птица,

И поэтому слову внимали доверчиво звери.

 

8 октября 1984

 

***

 

Когда я говорю «Господь»,

выходит кошка на дорогу

и на меня глядит с тоской:

она молиться хочет Богу.

 

Но как об этом ей сказать

и может ли молиться кошка?..

Её бездомные глаза

горят печально и тревожно.

 

О кошка, трепетная плоть,

к чему раздумья и гаданья, —

ведь ради нас с тобой Господь

терпел и муки и страданья.

 

Он видел, страждущий с креста,

меня — в заношенной рубахе,

тебя — до кончика хвоста

насторожившуюся в страхе.

 

И сотни кошек и собак,

и сотни нищих и убогих,

и всех, на ком Господень знак, —

Кто жил не в сытости, а в Боге.

 

Кто жил всегда настороже,

к закланью смертному готовый,

и помнил, что в его душе

вершится таинство Голгофы.

 

13 октября 1984

 

***

 

Время все на свете делает седым...

даже этот русый паровозный дым.

 

Версты-перегоны, и на всем пути

Грустные ладони, горькое прости...

 

Чье-то обожанье, отрешенный жест,

Все мы уезжаем от родимых мест.

 

На свою погибель, на свою беду

Подгоняем время и спешим в бреду.

 

- Всемогущий Боже, я уже согбен,

Не хочу я больше в жизни перемен.

 

Дай мне засидеться на развилке шпал

Где-то возле детства, где еще я мал.

 

Уведи меня ты в невозвратный сон

В стороне от спешни бешеных времен.

 

Мальчик на рогожке спит, как добрый пес,

Лапкой моет кошка розоватый нос.

 

Легкими стопами рассекая тьму,

Где-то бродит мама, говори: "Ау.."

 

И блуждают души... И отец в окне

Всех зовет на ужин, чем-то машет мне.

 

Чем же он мне машет, "Михеле дер нар",

Почему стоит он, как какой-то царь?..

 

Он зовет на ужин всю ватагу душ,

Он припас им грушу, он отец и муж.

 

И бредут, могилы наспех побросав,

Старший брат Иосиф, средний - Исаак.

 

Из травы вечерней возникаю я...

Наконец-то вместе вся наша семья.

 

23 февраля 1983

 

***

Давно это было - истлели забытые кости

И вечной травой заросла на кладбище могила,

Но чья-то томится ночами душа на погосте:

"Родная моя, почему ты меня не любила?..

 

По разным могилам и вехам нас смерть разметала,

Но я не могу с моей горькой обидой смириться:

Ведь ты меня даже ни разу не поцеловала,

Родная моя, моя мука тебе не простится.

 

Ты думаешь, я позабыл в этом гнилостном склепе

Твое обаянье, твое незабвенное имя?..

Мы - жители гроба, но нас приютили бы в небе,

Когда бы ты руки сплела по согласью с моими.

 

Нас вечность в каких-то медвежьих углах расселила,

Не знаю я, где ты, и все же твержу без укора:

Родная моя, почему ты меня не любила,

Теперь мне и в смерти не знать и минуты покоя..."

 

22 февраля 1983

 

***

 

Монах, не уноси Распятье костяное,

Дай выплакаться старческой тоске,

Я не хочу в ночи остаться с сатаною -

Ведь у него сто женщин в кулаке...

 

Сто женщин в кулаке огромном, как поляна,

Кулак разжат - потерян стыд,

И каждая вопит и пляшет окаянно,

И каждой хочется в кусты...

 

Сто женщин - сто чудес и сто соблазнов плотских,

И бес не дремлет - скотский бес

Подмигивает им по-скотски и по-свойски

И плотский разжигает интерес...

 

Но мне не сатана сейчас сжигает душу,

Не страсти оглушают сны, -

Перед лицом Твоим, о Господи, я трушу,

Пред ликом косным, костяным...

 

Неужто Ты забыл, как мальчиком смиренным

Я чтил безгрешный Твой завет

И одному Тебе молился во вселенной,

Господь страстей моих и бед?..

 

Господь моих молитв и детских упоений, -

Нет, я не вовсе отлучен

От этих тощих рук, от страждущих коленей,

От этих глаз, от этих щек!..

 

И потому я жду, что вдруг одушевится

И улыбнется косный лик,

И Бог меня простит, и всё-то мне простится,

Спасется плачущий старик...

 

3 июля 1983

***

 

 

И не то, чтобы я высотой заколдован от гроба —

Знаю, мне, как и всем, суждено на земле умереть,

Но и смертью я Господом буду помечен особо

И, быть может, умру я не весь, а всего лишь на треть.

 

Только руки умрут, только руки — приметы бессилья,

Что с бескрылою долей моею навеки сжились,

Но зато вместо рук из ключиц моих вырастут крылья —

Вот тогда-то меня не отвергнет вселенская высь...

 

Только высь! Только высь! Я о выси мечтал, как о небе,

Я о небе мечтал, как о Боге, — и вот высота

Заприметила мой одинокий скитальческий жребий, —

Где-то птицею стала земная моя суета...

 

14 июля 1983

 

***

 

Меня изматывают постепенно,

Преследуя, как дичь свою охотник,

карательные органы вселенной:

Господь и сонмы ангелов Господних...

 

Пренебрегая прочим мирозданьем

И весь во власти буйного азарта,

Господь мне уделил свое вниманье -

Дремучее вниманье динозавра...

 

А ангелы! их перья, словно пики,

На мне мгновенно оставляют раны,

И тешат эту свору мои крики,

И всё кругом, как в сказке, окаянно...

 

И дело близится к такой развязке,

Что настигает ужас даже Бога,

И всё рассеивается, как в сказке, -

И остается труп на поле боя...

 

12 августа 1983

 

***

 

Я не вовсе ушел, я оставил вам небо в наследие,

Столько неба, что можно лопатою, выйдя во двор,

Или даже метлою сгребать мои тысячелетия,

Как сгребают угрюмые дворники мусорный сор.

 

Я не вовсе ушел, я оставил вам душу вселенскую, -

Вот и кошка на свалке, а вот и отверженный пес -

Это мой побратим под луною сидит деревенскою,

Весь из жалкого воя, из лая, из смерзшихся слез.

 

Я не вовсе ушел, я оставил себя в каждом облике -

Вот и недруг, и друг, и прохожий ночной человек -

Все во мне, всюду я - на погосте, на свалке, на облаке,

Я ушел в небеса - и с живыми остался навек...

 

15 ноября 1983

 

***

 

Тот, кто ангелом стал, был когда-то гонимым изгоем,

Тем, кого на земле год за годом враждой извели,

И торопится Богу свои показать он побои:

- Погляди-ка, Господь, на недобрую память земли...

 

Погляди-ка, Господь, как меня избивали во имя

Бога, Духа и Сына (еще поминали и мать):

Я хожу в синяках и подтеках, как ряженый в гриме,

И совсем не секрет, что давно уже спятил с ума...

 

Отличи же меня от крылатой заливистой своры,

Знать, не зря про меня говорили: бродяга и вор,

Ибо горе и вправду горит, как шапчонка на воре,

Я и вправду тот вор, что похитил всемирный позор...

 

19 января 1984

 

***

 

Господь, слезу мою не урони,

Она теперь - единственный мой дар

Тебе, чей обезглавит мои дни

Расчетливый таинственный удар.

 

Слезу мою, горевшую внизу,

В юдоли, как евангельский костер,

Не урони - и наг я, и разут,

И руки на Голгофе распростер.

 

В слезе моей так много горьких слез,

Слеза моя - всех страждущих стезя, -

И вечный расступается хаос,

И светятся Распятье и слеза.

 

24 января 1984

 

***

 

Я столько пролил слез, что в море этом страшном

Все хляби взбаламутились души,

И моет в нем отец нательную рубашку -

Плывут по мутным волнам вши.

 

Я счастлив, что таким его запомнил с детства,

Что в полудикой нищете

Он мне напоминал какого-то индейца, -

И сам я был из тех детей,

 

Кто рано входит в мир с обветренною кожей,

В отрепье жалком сорванца, -

И знает, что его настигнет кара Божья,

Когда он вдруг возропщет на отца...

 

Я не роптал, о, нет, но видел почему-то

В царевой мантии отца, -

Казалось мне, пройдет еще одна минута,

И все увидят, что он Царь...

 

4 марта 1984

 

***

 

Прощаемся с землёй мы не на смертном ложе,

Где затмевает взор безмолвье тусклой мглой, -

Нет, прежде чем врасплох в могилу нас положат,

Мы горечью души прощаемся с землей...

 

Прощаемся с землей, простив ее измены,

Прощаемся в слезах, простив земную ложь, -

Увы, нам предстоят такие перемены,

Где в пасмурном гробу костей не соберешь...

 

Так где же у души ее опора сути

И почему ее так немощна броня?..

Она, как мотылек, живет в одной минуте

И знает, что сгорит в неистовстве огня.

 

"Душа моя, душа", - так я вещал когда-то,

С тех пор она сто раз свою меняла плоть,

И дьявол истязал ее в преддверье ада,

И исцелял в раю рукой своей Господь...

 

...Прощание с землей - всего лишь ожиданье,

Не знаю я, кого я встречу на тропе,

Где впереди меня пойдет мое дыханье,

Как нищий, как его скитальческий напев...

 

Но, кто бы ни ступал стезе моей навстречу,

Я больше не страшась загробной темноты,

Напутствие Христа в его услышу речи

И различу во тьме заветные черты...

 

14 марта 1984

 

***

 

Никуда не уйти мне от смерти,

Даже если меня обласкают

Восковыми улыбками - дети,

Обреченные стать стариками.

 

Даже если старик непутевый

Под случайной дорожной сосной

Угостит меня чашей Христовой

Из моих же несбывшихся снов.

 

Даже если, со мною прощаясь,

Медлят те, что ушли чередой,

И блаженную жизнь обещают

За таинственно-смутной чертой.

 

Но ведь есть и другие приметы:

Ненадежен отеческий кров

И со смертью ночные беседы

Леденят мою скудную кровь.

 

Есть приметы могильного тлена,

Заколдованный вечности круг:

Человек умирает мгновенно

И роняет всю землю из рук.

 

...Словно кто-то над нами на страже

С непокрытой стоит головой.

Дай Бог память вспомнить себя же,

Когда час твой пробьет роковой

 

31 октября 1982

 

***

 

Умер мой мальчик, истаял слезой,

Умер, не вынес житейской жестокости...

Чей же услышал он родственный зов,

Кто протянул ему руку из пропасти?

 

Руку ему протянула сама

Смертушка: - Мальчик, предвечное чадушко,

Я провожу тебя в те терема,

Где ненаглядная ждет тебя ладушка...

 

Рот перекошен у ней до ушей,

Очи ослепли, трясется головушка...

Что же не молвишь душе ты своей,

Мальчик умерший, хорошее словушко?..

 

Или покинув земную юдоль,

Душу мечтал ты увидеть невестою?..

Вот что с душой твоей сделала боль,

Долгие муки и долгие бедствия.

 

10 мая 1984

 

***

 

Как же так?.. Словно дым, развеваемый в клочья,

Стали вы уходящими вдаль парусами,

И гляжу на могилы я в ужасе молча:

Есть кресты и надгробья, - но где же вы сами?..

 

Как же так?.. Неужели из бренного тела

Не могли вы похитить сердечный комочек,

И горящей звездою в ночи его сделать,

И уйти от забвенья, от бездны, от ночи?..

 

Если есть в умирающем сердце отвага,

Если рядом душа чья-то близкая дышит, -

Как же так, не суметь даже сделать и шага,

Не разбить кулаком гробовое затишье?..

 

...Я по смерти пойду за загробными днями,

Я ступлю на большак, на большую дорогу,

И пускай она стала теперь небесами,

Занесу и туда я упрямую ногу.

 

27 июля 1984

 

***

 

...А слова мои были такими словами,

Что достаточно было сказать лишь полслова

И звезда загоралась в груди моей мамы -

Снова светом загробным светить мне готова.

 

А слова мои были словами такими,

Что и Бог бормотал с искупительным вздохом:

Никогда, мол, меня, никогда не покинет,

Будет рядом со мной, когда будет мне плохо.

 

А слова мои были словами на диво:

Вынимал из замызганного лукошка

И слюною размешивал их юродивый -

Ожидала кормежки базарная кошка.

 

А слова мои были словами соблазна,

Пролетали жар-птицей, паря над горами,

И горели оранжево и ярко-красно,

И внезапно в своем же сияньи сгорали...

 

28 июля 1984

 

***

 

Не зовите стихами мои исступленные строчки,

Ведь стихи сочиняют поэты в домашней тиши,

Я же руки просунул сквозь прутья своей одиночки

И зову вас на помощь великою болью души.

 

Но напрасно кажусь я вам мучеником и героем,

Оглянитесь, о люди, - до самого края земли

Обреченные кошки проходят задумчивым строем

И у каждой на шее обрывок веревки-петли.

 

Этот строй замыкают собачьи покорные своры,

Застилает глаза им предсмертный томительный мрак,

И за ними с веселой усмешкой идут живодеры,

И стреляют из ружей в уже полумертвых собак.

 

6 августа 1984

 

***

 

А я уйду, куда глядят глаза,

И впереди меня пойдёт с сумою

Монашенка убогая – слеза,

Слеза моя, возлюбленная мною.

 

Возлюбленная мною во плоти,

Но более возлюбленная в Духе,

Она пойдёт, бесплотная почти,

В обличье переменчивом старухи.

 

Она, слезой казавшаяся мне,

Пойдёт почти незримо и прозрачно, -

Старушка, матушка моя во сне,

В своём величье буднично-невзрачном.

 

21 октября 1984

 

***

 

Те, что видели только лицо мое, лоб мой и очи,

Говорили, что я невеселый забитый старик,

И не знали они, что я выходец мрака и ночи,

Что торчит у меня изо рта окровавленный крик.

 

Это крик немоты...

                  Немота оглушительней грома -

И ко рту подношу я в испуге мгновенном ладонь...

Говорят, что в безумной моей голове не все дома, -

Нет, неправда, все дома, но в доме бушует огонь.

 

24 октября 1984

 

***

 

...И как всегда, пешком с сумою,

Пешком с сумою на закате

Пройду неслышно, а за мною

Пройдет за мною Божья Матерь.

 

Нет, не за мною - где-то сбоку,

Не сбоку даже, где-то в небе -

Ей надо быть поближе к Богу,

Решить скитальческий мой жребий.

 

Не век мне, нищему, скитаться,

Скитаться странником с клюкою, -

Я стану птицей, может статься.

Но ведь и птице нет покоя.

 

3 ноября 1984

 

***

 

Я услышал тот голос вблизи и в таком отдаленье,

Словно молнии свет колокольный раскачивал гром,

И я умер, и в то же воскрес роковое мгновенье, -

Кто-то кости мои раскопал под могильным бугром.

 

Кто позвал меня?.. Кто произнес мое древнее имя,

Кто вознес в высоту мой обугленный горестный прах,

Кто, как птица, себя распростер над слезами моими,

Кто испуганным криком развеял во мраке мой страх?..

 

Это бедная мать разыскала меня в этом мире,

Но и тени ее я не вижу в блуждающей мгле, -

Только голос уносит меня в поднебесные шири,

Только вздох материнский меня обрекает земле.

 

6 ноября 1984

 

***

 

Никогда, никогда мои муки не кончатся в мире,

О Палач мой возлюбленный, Бог мой, моя маета,

Я в ладони твои опускаю лицо свое сиро,

Прячу в руки всевышние лоб нелюдимый Христа.

 

О, укройте, укройте меня от вселенской погони,

Я устал по неузнанным дням волочиться босым...

..............................................

Почему же смолою и стружкою пахнут ладони, -

Или только Иосифа-плотника я неприкаянный сын?..

 

7 ноября 1984

 

***

 

Конечно, такое бывает не часто,

Но ведь и такое бывает,

Когда вдруг душа, ко всему безучастна,

Случайное чудо рождает.

 

Оно называется стихотворение -

И мне раскрывает объятье

Родимая мама - уже не виденье,

А мама в заштопанном платье.

 

И вдруг я увидел родного котенка -

И всхлипнул я седобородый, -

Он шел с головою ушастой ребенка,

Ребенка особой породы.

 

И все мы приплясывали от восторга,

И всё было в солнечном свете,

И мы на каких-то небесных задворках

Играли как вечные дети.

 

И чудо-котенок, со мною дурачась,

Так рад был нечаянной встрече,

А мать говоорила: - Зачем же ты плачешь,

Когда ты по-прежнему вечен?..

 

26 января 1985

 

***

 

Господь, пожалей не меня, а котёнка,

А я побреду вслед за ним

Приникнуть к твоим милосердным истокам,

Защитою Божьей храним.

 

Котёнок глаза расширяет

от страха —

Над ним пресвятой ореол,

Как будто он не был лишь горсточкой праха,

А небо в награду обрёл.

 

А я зажигаюсь слезой в ореоле,

Пою славословье Христу

И больше не чувствую, мученик, боли,

Я тоже обрел высоту...

 

5 февраля 1985

 

***

 

Зачем ты говоришь, что Бог живет на небе

И лик его сияет и блестит,

Когда он воплотил себя в твой скудный жребий,

В Господние юдольные пути.

 

Кто скажет, что Господь не бродит побирушкой,

Скитаясь год за годом по земле,

И - за верстой версту - разматывает душу

На вечной христарадной колее?..

 

Господь - Отец и Сын - и Дева Пресвятая

На торных берегут тебя путях, -

Порою ты, о мать, до неба вырастаешь,

Порою ты - согбенное дитя.

 

Я матери своей запомнил лик двоякий

И слезы на лице ее святом,

Когда она брела с покорностью собаки

Искать свою обитель - райский дом.

 

21 февраля 1985

 

***

 

Отец,  я тебя узнаю по походке,

По робости доброго взгляда,

Когда ты блуждаешь, печальный и кроткий,

Глухими задворками ада.

 

Но как же ты в ад угодил, бедолага,

Ведь всех ты добрее на свете, -

И это любая подскажет собака,

Которую спас ты от смерти.

 

Отец! Почему на тебя так сурово

Земля ополчилась и небо,

И молвить боишься ты лишнее слово,

Лишиться бродяжьего хлеба.

 

Ты так и ступаешь, слегка огорошен

Своею нескладной судьбою, -

И кормишь собак и заждавшихся кошек, -

Их столько бредет за тобою!..

 

28 февраля 1985

 

***

 

Я хочу умереть не от скучной случайной болезни,

Поскользнуться хочу я у бездны на самом краю,

Чтобы руки и ноги мои стали крыльями в бездне

И летел не один я, а ангелов падших в строю.

 

Нет, непросто я жил, непростою и смерть моя будет,

И меня не обычные люди придут хоронить, —

Похоронят меня огнекрылые демоны-люди,

В сатанинские трубы завоют над гробом они.

 

И лежать буду я не в гробу, а в обугленной туче,.

И над городом вашим, где вы мастерите детей,

Проплывет, содрогаясь, моя исполинская участь,

И уже не детей ваши жены родят, а чертей.

 

Ибо лбом налетел я на тайны предвечного Бога,

И рассечен мой лоб, и рубец первозданный кровав,

И меня никогда не оставят испуг и тревога,

Встанет дыбом трава над проклятьем могильного рва…

 

 

22 мая 1985

 

***

 

Приснился мне щегол, приснилась синица...

О чудо!.. У пичуг глаза померкших лиц,

Что перешли давно незримую границу

И превратились в птах, в звонкоголосых птиц.

 

Но почему себя узнал я в этом пенье?..

Кто россыпь проглотил моих певучих звезд?..

Быть может, я забыл в лесу стихотворенье

И подобрал его какой-то шустрый дрозд.

 

28 июня 1985

 

***

 

Устами Иова и Лазаря устами

Я говорил слова - их подсказал мне рок -

И, невредим, входил в грохочущее пламя,

Где руки простирал над сумасшедшим Бог.

 

Но как тут не сойти с ума тому, кто следом

За жизнью зрел и смерть - и чуял ее дрожь,

И обращал лицо к неисчислимым бедам,

Как будто лил с небес животворящий дождь...

 

Рассудку вопреки, я жил в огне и громе

И грыз свой черствый мозг, как хлеб сухой руки,

Когда вокруг меня горели стены в доме

И пламенел рассвет - рассудку вопреки.

 

1 августа 1985

 

***

 

Последний сердца стук - так ударяет молот,

Так ударяет гонг - пора и на покой,

Но молотом я сам расплющен и размолот,

Но я и сам казнен невидимой рукой.

 

Беру с собою в путь два-три обрывка бреда,

Какую-то строку своих-чужих стихов...

Мне предстоит в аду пристрастная беседа,

Достаточно ли мной содеяно грехов.

 

Но нет, не сатана участник этой драмы,

Куда-то он исчез, сей неприметный муж...

Возлюбленный мой брат из необъятной ямы

Зовет меня к себе, в котел погибших душ.

 

2 августа 1985

 

***

 

Обмакну я перо свое в капельку крови

И багровая туча, пылая огнем,

Как разгневанный Бог, сдвинет грозные брови,

Понесется над вашим испуганным днем.

 

Обмакну я перо свое в сердце сурово

И тогда, как таинственная звезда,

Надо мной замерцает предвечное слово,

То, что стало судьбою моей навсегда.

 

16 августа 1985

 

***

Келью, Господи, только келью,

Келью даже на гребне скалы,

Чтобы внял ты глухому веселью

И осанны моей, и хулы.

 

Келью, Господи, не для покоя,

Не для скучных и праведных строф...

Я такое содею рукою,

Что на буквах обуглится кровь.

 

Есть неистовство робкой отваги:

В заповедном своем уголке

Тихо мучить себя на бумаге,

Распинать свою боль на строке.

 

Келью, Господи, келью такую,

Где лампадою теплится страх

И где темные стены тоскуют

О распятых понурых Христах...

 

7 января 1981

 

***

 

Отверженными шагами

Я брел по камням юдоли...

А вы говорите: камни!

Не камни, а комья боли.

 

Зачем же я брел так долго,

Себя проклиная тихо?

Во имя какого долга,

Во имя какого лиха?..

 

Над верстами пилигрима

Круила шальная птаха -

И камень орал зверино

Разгневанной глоткой страха...

 

2 ноября 1981

 

***

 

Господь, Господь, ты — ледяное солнышко!..

Я дую в обмороженные пальцы, —

Когда же ты сиянием наполнишься,

Согреешь душу сирого скитальца?..

 

Огромный шар над снежною пустынею

Висит видением слепого бреда, —

А мне мерещатся и небо синее,

И облака над теремами лета…

 

9 июля 1981

 

***

 

Как старость одинока и надменна!

Покамест не исполнен приговор,

Она ведет тяжбу со всей вселенной

И медленно проигрывает спор.

 

Проигрывает сыгранные песни,

Проигрывает нищие гроши,

И тем кончина грубая телесней,

Чем трепетней мерцание души.

 

27 декабря 1974

 

***

 

На каком языке мне беседовать с Богом?..

Может быть, он знаком только зверям и детям,

Да еще тем худым погорельцам убогим,

Что с постылой сумою бредут на рассвете...

 

Может быть, только птицам знакомо то слово,

Что Христу-птицелюбу на душу ложится,

И тогда загорается сердце Христово —

И в беззвездной ночи полыхает зарница...

 

И я помню, что мама порой говорила

Те слова, что ребенку совсем непонятны,

А потом в поднебесьи стыдливо парила,

А я маму просил: — Возвращайся обратно...

 

Много слов говорил я и много их слышал,

Но в душе только слово о Боге хранится,

И оно раздается то громче, то тише,

И его произносят и звери, и птицы...

 

19 февраля 1987

 

***

 

"Как говорил отец..." -

                         А он немел от страха,

Когда бездомным псам свою готовил речь,

И тлела на плечах отцовская рубаха,

Как будто занесли над головою меч.

 

Отец не говорил - он всплескивал руками...

"Как говорил отец..." А он в своем бреду

Предвидел Бабий Яр, предвидел рвы и ямы,

Он чуял за версту грядущую беду.

 

Отец не говорил - он так кричал неслышно,

Что словно бы огонь ярился на губах,

И уши зажимал от ужаса Всевышний,

И кости мертвецы трясли в своих гробах.

 

11 сентября 1988

 

***

 

Она вопрошает меня на могиле,

Она меня спрашивает из гроба:

- Они тебя били?..

- Они меня били,

И дьявол, и Бог - оголтелые оба!..

 

- А ты пребываешь во здравье, сыночек?..

- А я пребываю: на свежую рану

Целебной травы возложил я листочек -

И вспомнил свою ненаглядную маму.

 

Ах, мама, ведь ты моя травка-живица,

С тобою воистину вечен я буду, -

Загробного мира живая жилица,

Дыханье мое, сопричастное чуду!..

 

26 августа 1988

 

***

 

Я тело опустил бродить в лугах, как лошадь -

Устало и оно тащить мирскую кладь,

И приказал душе со мною быть построже -

Коснется и меня, быть может, благодать...

 

Быть может, я как есть предстану перед Богом,

Всего себя избыв в вседневной маете,

Во всем своем мирском величии убогом,

Во всех своих уродств убогой красоте.

 

Я столько прожил лет, что стал могильным полем, -

Трава одна и та ж, слова одни и те ж...

Какая пядь земли моей не знает боли,

Какой не знает стон земных моих надежд?..

 

30 октября 1986

 

***

 

…Как будто мертвый не одно и то же,

Что луговой цветок или же птица, -

Не вечно же лежать ему на ложе,

Когда он в птицу может превратиться.

 

Он превратиться может в легкий выдох

Какого-то надмирного дыханья, -

И разве мертвый помнит об обидах,

Когда он стал частицей мирозданья?

 

И разве мертвый помнит свое имя,

Опутанное буднями и днями,

Когда теперь он дланями своими

Повелевает звездами и снами?..

 

Когда он значит то же, что пушинка,

Пушинка, что проносится над полем,

И не боится с ветром поединка,

И дорожит своею скудной волей...

 

И все-таки как странно - быть безликим,

И поводить незрячими очами,

И слышать упоительные клики

Какого-то вселенского прощанья...

 

19 июня 1987

 

***

 

Когда уходят все, и даже бог уходит,

С кладбищенской тропы с опавшею листвой,

Душа вдруг - невзначай, - сама себя находит,

Как дудку пастушок - убогий и босой...

 

Уже который день он ищет эту дудку,

Ах, вот она! Теперь он соберёт в мотив -

И эту синеву, и эту незабудку,

И всех своих коров, и все свои пути...

 

Душа находит луг, где ей светло - до боли,

Откуда этот луг? Откуда этот свет?

И каждая душа блаженна - поневоле

И каждая душа пришла к исходу лет...

 

6 августа 1987

 

***

 

Мой смертный приговор подписан птицей малою

И сизое с небес обронено перо,

Но я людскую кровь на нем увидел алую,

Моих юдольных мук вселенское тавро.

 

О птица! Раздышась небесною прохладою,

Паришь ты в высоте - свободна и одна,

А я уже давно себя лишь тем и радую,

Что птицам раздаю людские имена.

 

И ты, кто порешил вещунью-птицу выстрелом,

Не птица и не зверь - невзрачный человек,

Я насмерть поражен твоим железным вызовом,

Кончается и мой - бескрылой птицы - век...

 

11 августа 1987

 

***

 

Столько птиц развелось в моем диком хозяйстве,

Что теперь они стали моею судьбой,

И когда говорю я прохожему: "Здравствуй", -

Отвечают они невпопад, вразнобой.

 

Я и сам заблудился в селеньях окрестных,

Но сегодня, уйдя от привычных невзгод,

Отыскал я себя среди птиц неизвестных,

Но радушных и звонкоголосых пород.

 

Здравствуй, доля моя в синеве беспризорной...

И пускай я кому-то кажусь простачком, -

Я по-прежнему тот небожитель задорный,

Что на звезды косится горячим зрачком...

 

25 октября 1987

 

***

 

Быть может, это я, быть может, тень оленя,

Он загнан сворой псов, он столько лет в бегах...

Охотник, не стреляй еще одно мгновенье:

Качаются земля и небо на рогах.

 

Охотник, пощади звериную решимость

Коснуться мордой мха, от страха трепеща...

Я не хочу, чтобы страшнейшее свершилось,

Чтобы раздался залп лихого палача!..

 

Когда же хлынет кровь из раненого стона,

Она тебя зальет, как грозный водопад,

И загорится лес - ветвистая корона, -

И загремит небес безжалостный набат...

 

30 августа 1988

 

***

 

Прощание с жизнью - прощание с женщиной:

- Прощай, моя радость, теперь навсегда,

Мы жили в согласье и были повенчаны,

Но вот ведь случилась какая беда...

 

Теперь ухожу я в тот мрак необузданный,

Где стану пылинки ничтожной судьбой,

И мной никогда вы не будете узнаны -

Зеленое поле, простор голубой...

 

А может, крупица меня и останется

От боли моей, что горела века,

И выйдет душа - христорадная странница -

И пыль поцелует пути-большака...

 

...Ах, люди, со мною вы были неласковы,

А я - я не то чтобы вас не любил,

Я попросту вас забывал, когда ласточки

Меня ослепляли мельканием крыл.

 

Я вас забывал, когда малая травушка

Гуляла с подружками в летней траве,

И я говорил: "С добрым утром, сударушка,

Все чуда земные - в твоем рукаве..."

 

...Не знаю, придется ли встретиться сызнова,

Все может случиться в замирной судьбе,

Но жду не от вас я желанного вызова -

Меня воробей известит о себе...

 

26 сентября 1987

 

***

 

Как же мне не уснуть, если все они спят в отдаленье -

И поэты, и боги, и даже родимая мать...

Вот и женщина спит, и ее неподвижны колени, -

Как же мне не хотеть у коленей ее задремать?..

 

Мне приснится лишь то, что случалось со мной не однажды, -

Я бреду по дороге каких-то низин и высот,

И достиг ликованья, и вот умираю от жажды, -

Пустотою пустыни сжигает меня небосвод...

 

А вдали громоздится гора, как огромная птица,

Я приблизиться к ней не могу и на малую пядь,

Потому что во чреве ее то спасенье таится,

Что вернет меня к жизни, вернет на дорогу опять.

 

...Столько лет я кричу о спасенье, что Господу впору

Обнаружить мой крик в исступлении дней и ночей,

И рассечь своим властным ударом высокую гору,

Чтобы брызнул в уста мои светлый и чистый ручей.

 

14 сентября 1987

 

ПОЭТЫ

 

Это были какие-то люди из воска,

Каждый вдруг загорался церковной свечою,

И дрожащего света мерцала полоска,

Словно радость души, милосердно прощенной.

 

Почему эти люди сгорали так быстро, -

Или их истощила душевная сила,

Или свечку тушил лихорадочный выстрел,

Или Божье Дыхание свечку тушило?

 

Но нетленными были певучие свечи,

Словно чья-то рука зажигала их смело, -

Поднимались в зенит светоносные речи,

На земле и на небе все празднично пело...

 

10 сентября 1988

 

***

 

И если не Господь, то кто же в подворотне

Судьбу мне нагадал колодой пестрых карт,

И на ухо шептал напутствие Госоподне,

И в душу мне вложил скитальческий азарт?..

 

И если не Господь, спрошу я вас, то кто же

Подбросил мне в пути отвагу и костыль?..

Не говорите мне, что это был прохожий,

Как облако, его окутывала пыль.

 

И если не Господь, то кто же спал бок о бок

Со мною у костра, когда мне снился сон,

Что со своим дружком шататься мне до гроба -

Меня и отпоет, и похоронит он.

 

"Засыпь меня, Господь, дорожною дремотой

И палою листвой засыпь меня, Господь,

Отполыхала даль осенней позолотой,

Кладбищенской землей людская стала плоть..."

 

31 августа 1988

 

***

 

- Давно - давным-давно - с тех пор, как я однажды

Покинул отчий дом

С тех пор, как я приник губами вечной жажды

К ведру, окованному льдом, -

 

С тех пор, как на меня в пути напали дети

С дубинами в руках -

(А этому Господь на небе был свидетель,

И вопиял мой страх), -

 

Итак, давным-давно, когда я спал в сарае

И духом угасал,-

Приснился мне Господь, бредущий за горами, -

Он брел в обличье пса.

 

Свисала доброта с его косматой шерсти

Лохмотьями репья,

Он брел, но не один, - со мною брел он вместе,

Судьбу свою стерпя, -

 

И был Господь так слаб - глаза слипались болью -

В глазах была тоска -

И брел я рядом с ним с суровою любовью

Собачьего дружка...

 

20 октября 1987

 

***

 

Звездный странник, покинув звезду,

Прыгнул в ворох душистого сена

И сидел, как косарь, на возу,

Возвышаясь над стогом вселенной.

 

Хорошо ему было дышать,

Ощущая на выдохе вечность...

Где-то там затерялась душа,

Где родное отцово крылечко,

 

Где закаты, как стадо коров,

Выгибают бугристые спины, -

И заходит в пределы дворов

Свежескошенной дух луговины...

 

21 декабря 1981

 

СНЫ

 

Мне снятся сны один другого краше -

То лошадь с искалеченной губой,

С врожденною неспешностью монаршей

Бредущая тоскливо на убой;

 

То ворон - он встревожен и взъерошен,

И кажет клюв, как нож из-под плаща,

И, как конвой, сопровождает лошадь

В закатных окровавленных лучах.

 

Мне снятся ведьмы с голыми очами, -

Когтистые, как в сказке повелось,

Белками утомительно вращая,

Они, как кости, выпятили злость.

 

И снится дьявол, маленький и ловкий;

При шпаге, в треугольной шляпе - он

Сидит верхом на грешнице-плутовке

Во всем величье, как Наполеон.

 

Мне снится дьявол и в ином обличье:

Огромный рот, отверстый до ушей,

Бессчетно пожирает что-то птичье,

А на загривке, как у волка, шерсть.

 

И снится Бог... Но то, что было Богом, -

Шумело ливнем, пряталось травой

И было в поле молчаливым стогом,

И было многим - только не собой...

 

8-9 июля 1971

 

***

 

Так явственно со мною говорят

Умершие, с такою полной силой,

Что мне нелепым кажется обряд

Прощания с оплаканной могилой.

 

Мертвец — он, как и я, уснул и встал —

И проводил ушедших добрым взглядом…

Пока я жив, никто не умирал.

Умершие живут со мною рядом.

 

14 декабря 1974

 

АРСЕНИЮ ТАРКОВСКОМУ

 

Нет ответа от вас.

Суждено ли нам встретиться в мире?

Может быть как-то разом умрем ненароком мы вдруг,

И тогда не поэты сойдутся в московской квартире,

А искать будут души друг друга - без ног и без рук.

 

Как узнаю я вас?..

Как узнаю на том я вас свете?..

Как узнаете вы на загробном меня берегу?..

Я прошу вас запомнить, что буду в почтовом конверте,

В том, где письма я ваши, как душу свою, берегу.

 

И тогда вы узнаете свой же томительный почерк,

И увидите, как возникает обрубок из букв, -

Да, все так и случится, как я на беду напророчил:

Две души, два испуга - ни ног у проклятых, ни рук...

 

17 сентября 1980

 

***

 

Если мог бы я смерть усыпить колыбельною песней!..

"Спи, проклятая, спи, не ходи по земле нагишом,

Не пугай стариков грозовою космической вестью,

Не спеши разлучить это бренное тело с душой...

 

Спи, проклятая, спи; если смерти-врагине не спится,

Нет покоя земле: где-то движется горный обвал,

Где-то снег засыпает остылые мертвые лица,

Где-то залп раздается - и кто-то убит наповал.

 

Спи, проклятая, спи; никогда бы тебе не проснуться..."

Вот и мать мне кивает:

                       - Покуда проклятая спит,

Почему бы чайку не попить из домашнего блюдца?..

(Неуютно в могиле, доска над душою скрипит...)

 

Спи, проклятая, спи: не обидевший даже и мухи, -

Я бы злобою всею и всею своей добротой,

Я бы голову напрочь тебе оторвал, потаскухе...

 

...Спи, проклятая, спи, оставайся за мертвой чертой"...

 

4-6 июня 1973

 

***

 

Попутчик-сатана, бродяга и калека, -

На мой недобрый век, на мой короткий век

Сыграем - просто так - сыграем в человека,

Да только я совсем, простак, не человек,

 

А больше - и простак, и ангел двуединый;

И Богово крыло, и бесово крыло

Куда-то под уклон несут мои годины

Двуличьем бороздя, как трещиной, чело.

 

И дивно: встретить смерть, как будто вовсе не был

Мой трепет, мой порыв, мое земное "я",

А так вот - улететь пушинкою на небо,

В глазах полуслепых у вечности двоясь.

 

И так и не узнать, кем был я в дикой смене

И Боговых затей, и бесовых затей...

Мне непонятна роль, которую на сцене

Сыграл я меж тревог, соблазнов и смертей.

 

июнь 1968

 

***

 

Все тебе, все тебе, все тебе,

Бог мой ласковый, Бог мой сладчайший

О, прильни к моей нищей судьбе,

Как к слезами наполненной чаше!

 

И ладонью утри мою боль,

И вздохни с облегченною болью...

О, как сладко мне калекою быть

На устах, утоленных любовью!..

 

14 апреля 1979

 

***

 

Не по грехам суди,

Господь, По милости своей, -

На крюк железный вздерни плоть -

И мертвого добей...

 

Добей за то меня, что я,

Святей всех дураков,

Поверил в святость бытия

И в сто моих веков...

 

И мне один достался век -

И этот век был ад,

Где я бродил среди калек,

Поджав от страха зад...

 

Где я бродил, грозя тюрьме

Неправедной - судом,

Где не в своем я был уме -

И заперт в желтый дом.

 

И там я видел все дары

Судьбы - на потолке

Висели крючья, топоры -

И бич свистел в руке...

 

3 ноября 1980

 

***

 

Как вскользь ножом, я вечностью поранен,

И пусть земля казнит меня земным, —

Быть может, за последним содроганьем

Я встречу мир обманчивый — иным.

 

Иное небо над иною былью,

Все в зареве, все в высверках мечты...

Я так хочу последнее усилье

Одеть во плоть рожденной наготы.

 

Вся жизнь моя была любовью втуне...

Какой душой измаяна душа!..

Но, как лунатик жаждет новолунья,

Я жажду смерти, тайною дыша.

 

 апрель 1967

 

***

 

Воспоминанья детства безотрадны:

Меня, понурого, со всех сторон

Выслеживали пристально и жадно

Соблазны судеб, бегств и похорон.

 

Я смутно их предчувствовал значенье,

И знал, что в неопределенный год

Они мне обещают возвращенье

До бреда воспалившихся невзгод.

 

И все свершилось по законам казни:

Ушли отец, и мать моя, и брат

И - в ореоле жертвенной боязни -

Я жду - последних горестных утрат...

 

12 мая 1979

 

***

 

И тогда я подумал, что, как мне ни горько,

Все же я был обласкан судьбою,

И была мне наградою хлебная корка,

Остальное - само разумелось собою, -

 

И молитвы обуглившимися ночами,

И тяжелые годы скитаний и бедствий,

И надежда, что сдержит Господь обещанье,

То, что ты получил от Него еще в детстве, -

 

А иначе зачем бы бродил я полвека

И себя хоронил, как собаку, в овраге,

Променяв осторожный удел человека

На высокую участь поэта-бродяги?..

 

12 сентября 1981

 

***

 

Я никогда не видел Бога ближе:

бездомный пес в овраге умирал,

и копошился жук в навозной жиже,

и пели мухи вечный свой хорал.

 

И вспомнил я, как хоронил я маму:

Стояли сосны грозные вдали

И все стенанья уходили в яму,

Все состраданье позднее земли.

 

И я стоял у жалкого предела,

и Рубикон незримый перешел:

впервые в жизни видел я, как тело

становиться бесплотною душой...

 

19 августа 1980

 

 

***

 

И как это в голову мне не пришло, что в могиле

Меня не оставят малейшие самые беды,

Что всех их давно уже в душу мою поселили, -

Душа же бессмертна, как то утверждают поэты...

 

Все будет, как прежде: и те же зловещие лица,

И та же привычная горестная матерщины,

И даже собака успеет в углу поселиться,

Собака, которую позже задавит машина.

 

И будут и мать и отец на почетнейшем месте,

Меня они горе учили читать повседневно,

Как будто такая молитва у нищих на свете -

И нужно читать ее - с робостью или же гневно...

 

Имущество нищих - вонючая ветошь и примус,

Он злобно стоял на своих раскоряченных лапах, -

Все это навечно, навечно в душе поселилось,

Наследственных бедствий устойчив наследственный запах.

 

Потом подселились вселенские запахи смерти

И я пристрастился и к исповеди и к бумаге, -

Но не было в Боге ни святости, ни милосердья, -

Оно лишь во взгляде погибшей сквозило собаки...

 

29 июля 1980

 

СТИХИ ЦВЕТАЕВОЙ

 

*                                                                                                 Что же мне делать?..

                                                                                                                     М.Цветаева

 

...И по этой земле проходила с сумою Марина;

И не хлеба ломоть, не икона в заплечном мешке,-

А ненужные крылья и ангелов скарб серафима...

И порою Марина стояла как бы в столбняке,

И дивилась безгневно, что мир для неё - это малость,

Что и землю, и небо снесла бы охапкою дров,

Потому что Марина в себя самоё не вмещалась

И рвалась из себя, как из пушки чугунной ядро...

 

*

 

 

                                                  На спину надо б бубновый туз!..

                                                                                                А.Блок

 

 

...И порою Марина по-бабьи гадала на картах,

И ладонь подносила к горящему горечью рту:

Что за скверная масть!..

На неё, повторясь многократно,

Распалённо глядел краснорожий и каторжный туз.

Не печалься, Марина!..По этой дороге бубновой,

Что рубцом окровавленным врежется в жилы времён,

Нас пройдёт легион - бесшабашных Рогожиных Слова,

Каждый гол как сокол, каждый словом калёным клеймён.

 

*

                                                   Пошли мне сад...

                                                      М. Цветаева

 

...А как в сад заходила - свисали угрозою сучья,

А осеннее небо и вовсе валилось из рук:

На нее с потолка, как судьбою предсказанный случай,

По-паучьи взирал пучеглазый загребистый крюк.

 

И рукою откинув со лба поседевшие пряди,

По-девчоночьи смело смотрела Марина на смерть,

И привычные строки уже не ложились в тетради,

А гремели над гробом, как та - похоронная - медь...

 

*

 

Не один из вас, други, мной

Был и сыт, и пьян...

М. Цветаева

 

...И покуда земля не потонет в небесной пучине,

Нескончаемым воплем Господнюю рать оглушив,

Будет вечная слава царице бездомной - Марине,

Потому что Марина - простор бесконечный души.

Потому что Марина - царица бродяжьего чина,

И за нею поэтов спешат окаянные дни...

Да святится твое чудотворное имя, Марина,

Да горит над тобою и петля, как праведный нимб!..

 

12-15 марта 1975

 

***

 

Когда я говорю «Цветаева», я плачу,

Как будто это я воскрес на третий день

Поведать о ее блаженной неудаче,

О первенстве ее и о ее беде...

 

О нищенстве хочу поведать я особо:

Не многим привелось быть нищими в глуши.

Переступить порог некрашеного гроба,

А после раздавать сокровища души.

 

Не знаю почему, но мнится мне Марина

То в образе босой бродяжки на заре,

То спутницей Христа у стен Иерусалима,

А то хромающей собакой во дворе.

 

Когда я говорю «Цветаева», мне больно,

Как будто это я отнял последний грош

У той, что всю себя раздала добровольно,

Раздала всю себя от сердца до подошв.

 

Когда я говорю «Цветаева», полмира

Бредет за мной толпой и нищих и собак —

Как горько мне дышать душой твоей, Марина,

Как будто мать и гроб на плачущих губах.

 

29 июня 1980

 

***

 

Моя заботушка, Марина,

Я обниму тебя за гробом,

Из петли мученицу выну,

Почту усердием особым...

 

Не муж, не друг, и не поклонник -

Какой-то спутник пепелища,

Такой же проклятый покойник,

В могилу выплюнутый нищий...

 

Маринушка, рубец на шее -

Он не даёт прорваться вздоху,

А вздох - он молит о прощенье:

"Прости, Господь, свою дурёху...

 

Прости, Господь, меня, горюху,

Ожесточилась - не стерпела,

Петлёй накинула разлуку

На душу грешную, на тело..."

 

Маринушка, стоим мы оба -

И бьём в порог Господний лбами:

Похорошели мы у гроба,

В кровавой выкупались бане.

 

9 января 1980

 

***

 

Марина, мама - как же это мог я

Не видеть, как бредут они вдвоем,

Две женщины, заступницы от Бога,

Две спутницы в скитании моем.

 

Я прижимался к маме, но томило

Предчувствие бродяжьего костра,

И за руку брала меня Марина,

Смуглянка, моя старшая сестра.

 

- Не бойся, не оглядывайся, мальчик,

Ты будешь паладином моим впредь,

Я жизнь твою в огне переиначу

И научу тебя тревожно петь.

 

Я научу тебя огню и буре,

Тебя подхватит песенный мой бред,

Чтобы не мог очнуться ты от дури,

От дури той, которой слаще нет.

 

Я научу тебя словам случайным,

От этих слов кружится голова

И, как русалки, выплывают тайны,

И говорят русалочьи слова.

 

...Теперь уже двоих их нет на свете,

Уже в ночи не светит мне костер,

Но помнят матерей седые дети

И помнят братья горестных сестер.

 

Теперь они бредут как бы в тумане

И я за ними - шагом старика...

И я то доверяю руку маме,

То шарю, где Маринина рука.

 

11 ноября 1981

 

***

 

И в каждой собаке и кошке бездомной

Стучало мое беспризорное сердце:

Такой я был нищий, такой был безумный,

Так верить хотелось во что-то на свете...

 

Но кошки кричали, собаки скулили:

За чьи-то объедки, за малую крошку

Их били, их били, их били, их били-

И били меня, как собаку и кошку.

 

Тогда-то узнал я, что значит людская

Порода; так вот где зарыта собака -

И можно безжалостными пинками

Загнать как собаку - загнать Пастернака.

 

И можно на голову петлю Марине

Набросить - тугую собачью удавку:

Пускай о былой позабудет гордыне, -

А труп равнодушно положат на лавку.

 

Гонимы собаки; гонимы поэты;

И кошки - у кошек не тело, а лютня,

Склубились под шерстью звериные бреды

И струны испуга дрожат поминутно...

 

26 марта 1980

 

***

 

Несостоявшиеся встречи

зачем я вижу вас во сне,

И слышу трепетные речи,

Что предназначены лишь мне?..

 

Надменно сидя у камина,

В дырявый кутаясь платок,

Стихи читала мне Марина,

Мотала вечности моток.

 

Соприкасалось небо с перстью,

Глухой раскатывался гром,

А на руке заветный перстень

Горел неярким серебром.

 

Но появлялся человечек

Из Петербурга, из молвы -

И уводил меня далече

На берега чужой Невы.

 

Он простирал куда-то руки

И ширил плечи, как крыла,

И клокотали в горле звуки,

Как у Зевесова орла.

 

И в певчем сне моем упрямом

Отпечатлелись на века:

Торжественная - Мандельштама,

Марины - вещая строка...

 

26 августа 1980

 

***

 

Незадачливый я - это значит, когда на раздачу

Торопился я пищи - кончались горячие щи

И взамен получал я картофелину-незадачу...

На картофелине почему-то бугрились прыщи.

 

Почему-то один я остался в палате без тапок,

И смеялся дурашливо-хитрый дебил-пацанок,

Что соседу шестой исполняется нынче десяток,

А дурак-дураком - и к тому же еще босног...

 

Да, дурак-дураком, это верно, но дурнями все мы

Пребывали в том доме, где заперли нас на замок,

И никак я не мог первозданной решить теоремы,

Почему я дурак, почему я умом занемог...

 

15 июня 1979

 

***

 

Отец мой напялил сюртук -

О, нет, не сюртук это, саван! -

И сел на дубовый сундук -

На гроб, разминая суставы.

 

Суставов слежавшихся хруст

Казался в ночи небылицей -

И вздрогнул разбуженный куст,

Запела полночная птица.

 

Отец мой сидел, неземной,

Жуя - по-привычке - травинку,

И был обозначен луной

Нечетко, как бы под сурдинку.

 

Когда я к нему подошел,

Чтоб снов разорвать паутину,

Он что-то содеял с душой,

Вернулся в свою домовину.

 

И на седину мою, на

Усталые грузные плечи

Обрушила тишина

Отцовы невнятные речи.

 

Отец, мне тебя не спасти,

Нет силы такой в человеке,

Прости меня, мертвый, прости -

И я буду мертвым навеки...

 

Не прячься в немоту и гроб,

Открой мне загробную душу...

Все злато мое и сребро -

В кармане дырявом наружу...

 

Отец, ты меня породил,

Веди же меня за собою

Туда, где Господь впереди

Стоит с топором для убоя...

 

11 января 1979

 

ВСТРЕЧА

 

И вдруг проснется моя душа

Ф. Петрарка

 

Душа, проснувшись, не узнает* боле,

Родимого земного шалаша,

И вдруг она увидит мать на поле,

И странно запечалится душа.

 

Куда бредет старушка краем неба?

Не обветшала ветхая сума...

"Я мальчику несу горбушку хлеба,

Ее слезой солила я сама...

 

"О мальчик мой, - я обошла все двери,

Клюкой стучала в мертвые года, -

Откликнись мне из смерти, из потери,

Ты голоден, наверно, как всегда..."

 

...................................

 

- Мать, это я! - кричит душа немая. -

Мать, это я, твой мальчик гробовой,

Очнулся я, умылся я слезами,

Прощен перед людьми, перед тобой.

 

Я плачу, мать, а ты уходишь дале,

Куда же ты в безлюдье побрела?..

Я столько лет лежал в гробу в печали,

Я землю грыз, земля меня грызла.

 

"Господь, - просил я, - перед целым светом

Казни меня всей мукою земной,

Но дай за матерью идти мне следом,

За этой ветхой нищенской сумой..."

 

Не уходи, пока я жив на свете,

Пока стучу я мертвыми костьми,

И если ты узнаешь слезы эти,

С собой меня, умершего, возьми...

 

28 декабря 1978

 

***

 

Ждет отец счастливых дней -

И окурок робко тушит...

Божий страх и Божий гнев

Окрыляли ему душу.

 

С этой нищенской душой,

Что томилась на полсвета,

Был соседям он чужой,

Сам чуждался он соседа.

 

Уходил бродягой в лес,

Было дико и нестрашно...

Появлялся интерес

К самым крохотным букашкам.

 

Свет таинственный сверкал,

Огневела даль заката...

Кто-то душу умыкал

Мощной дланью Супостата.

 

И тогда являлся лес

Местечковый ветхий ангел...

Исчезал могучий бес,

А отец стыдливо плакал.

 

Ангел в небо его звал -

И груди касался хилой...

Ветерочек обвевал

Горемыку Михаила.

 

21 февраля 1978

 

***

 

Беспризорные вещи умерших людей -

Те, что пахнут, как пылью, тоской,

Попадают к старьевщику или в музей

Иль на свалке гниют городской...

 

Беспризорные вещи, что помнят живых...

Их движенья, привычки, тела...

Сколько время им ран нанесло ножевых

И прикончило из-за угла!

 

Беспризорный халат, беспризорный жилет,

На краю одиноком стола.

Беспризорная трубка, и пыль на столе,

И щепоткою серой - зола...

 

Беспризорные вещи, как вестники бед,

Их молчание, их серизна...

Что-то грозное есть в их бездомной судьбе,

Что-то вещее, ждущее нас.

 

Мы ведь тоже - забытые кем-то в мирах

Одряхлевшие вехи тоски,

И лохмотья, и ветошь, и смута, и прах,

Даже сердце разбито в куски...

 

25 марта 1978

 

***

...И по углам моей заплеванной темницы

- Все те же на крови настоянные лица.

 

Все тот же древний Бог из Ветхого Завета,

Косматый самодур с дубиной людоеда.

 

И Иисус Христос - подошв его прохлада

Как голые стопы самоубийцы-брата.

 

О Мертвое Чело - таимой с колыбели

Слепой моей любви - ее слепые бельма!..

 

Кого же мне любить, когда в гневливом небе

Распяты и любовь, и боль ее, и лепет?..

 

Кого же мне любить, когда Христовы щеки

В порезах голубых - и рваных, и глубоких?..

 

Когда земная соль на этих рдяных ранах,

Какой-то синевой бессмертной осиянных.

 

29 декабря 1976

 

***

 

Есть сумасшедший дом на страже,

Когда душе невмоготу

Сносить всю спесь безумий ваших,

Всей вашей кривды маету.

 

Есть сумасшедший дом на случай -

И старожилы - сторожа -

Когда из лучших самый лучший

Поднимет знамя мятежа.

 

Есть сумасшедший дом в итоге

Тюфяк в загаженном углу,

Где ты протягиваешь ноги

В свою осанну и хулу.

 

Ты подлежишь уничтоженью

По списку умственных калек,

Как чужеродное явленье,

Как необычный человек.

 

19-20 октября 1976

 

***

 

Когда-нибудь и я скажу всю правду Богу

И в памяти сыщу заветные слова,

Которыми Господь позвал меня в дорогу,

Из тысяч одного попутчиком избрав.

 

Скажу Ему: "Господь, предвечная тревога,

Мой камень на пути и мой сожженный дом,

Еще вчера в сердцах отрекся я от Бога,

А нынче по стопам Спасителя ведом...

 

Как путник в оны дни, я вновь к терпенью призван,

В немыслимом пути сомненья истребя...

Но только за Тобой бреду не я, а призрак

Кого-то, всей душой любившего Тебя".

 

ноябрь 1973

 

***

 

Вот женщина - она встревожена,

Что мужичонка захудалый

Не воздает ей как положено,

А ей нужны дворцы и залы,

И лесть и грубая и тонкая,

И даже царская корона,

Чтоб утверждать над мужичонкою

Свою гордыню непреклонно.

 

Вот женщина - она купается

И не таит своей отваги,

И все ей, грешнице, прощается,

Она ведь тоже вся из влаги, -

Текуче лоно плодоносное,

Текучи груди - два потока,

И все течет, и все уносится,

И все прекрасно и жестоко...

 

Вот женщина; она страдалица,

И в глуби глаз ее бездонных

Христос блуждающий рождается,

И о скорбящих помнит женах.

Томимы буднями и страхами,

По всем Европам и Россиям

Бредут истошные монахини

В святое верят воскресенье...

 

Вот женщина - она доверчиво

Стоит, как вечности порука...

Вселенная ведь тоже женщина

И, стало быть, ее подруга.

Она расчесывает волосы

И вся трепещет, как мембрана,

И вся, как вечность и как молодость,

Творит и гибнет неустанно.

 

 

20 августа 1979

 

***

 

Пожалейте и тех, кто лишился однажды рассудка,

кто в недоброй тиши слышит сердца обрывистый стук

и — в ладони лицом — прячет голову робко от стука

и жуёт, как окурок, в темничном окошке звезду

 

Я и сам, притаясь, слышал в сердце недоброе что-то,

Словно ветром буран сквозь разбитые ребра прошел,

Словно мощной рукою судьба постучала в ворота,

Где я жил - не тужил со своей одинокой душой.

 

Ах, как сердце стучит!.. Можно голову спрятать в ладони

И жевать, как окурок, в темничном окошке звезду,

Но все громче и громче обрывистый топот погони

И срывает затворы сухой беспорядочный стук...

 

Выхожу на простор, где огромным Мамаевым станом

Натянула беда свой татарский изогнутый лук,

Где разбойные клики слышны за рассветным туманом -

И в клокочущем горле сжимаю рукою стрелу...

 

23 сентября 1973

 

***

Все равнодушно проходили мимо,

Все скрылись за порогом гробовым...

Прошла и та, кого я звал любимой,

Прошла и та, кем был я нелюбим.

 

Прошел отец с каким-то робким жестом,

Прошла и мать - немного позади -

Туда, в страну запретного блаженства,

Откуда не вернулся ни один.

 

Прошел поэт, меня назвавший "мальчик",

Пройду и я по следу, по стопам.

Ведь только как кумир мой - не иначе -

Ведь только так всегда я поступал.

 

Пройду и я в долину увяданья,

Пройду один, не разгадав судьбы...

Я был у Бога первенцем страданья

Последышем у матери я был.

 

Какой-то свет, обещанный мне с детства,

Сиял столпом библейским впереди...

И я прошел один - дорогой бедствий,

И встретил смерть безгрешную - один.

 

март 1972

 

***

 

Только Он, только Он, только Бог,

Только Бог и печальная мать

Переступят мой ветхий порог,

Когда срок мой придет умирать.

 

И когда я без боли сгорю,

Покаянные дни заверив,

Я пришельцам моим - подарю

Уголек моей нищей души.

 

Разгорятся святые сердца

И прольют на предсмертный мой бред

Только свет, только свет без конца,

Всепрощающий ласковый свет.

 

И на вечных путях бытия -

С просветленно-воскресшим лицом

Стану мальчиком маленьким я,

Стану вечно-живым мертвецом.

 

22-24 июля 1971

 

***

 

Мне снилось сердце, гибнущее рядом

(Мое или чужое - все равно),

Как судно, пораженное снарядом,

Идущее в пробоинах на дно.

 

Мне снилось сердце матери и брата,

Погибшее на грозном рубеже,

Ушедшее в пучину без возврата

И ставшее прощанием уже.

 

И снился тот, кто был во всем виновен;

В сиянии осанны и хулы

Он плыл в водоворотах черной крови,

Захлебывался жертвами и плыл.

 

И я сказал: Ты не исполнил долга

И предал мать, и брата, и отца.

Тебе во тьме молился я так долго,

А Ты был глух - и разбивал сердца...

 

И Бог исчез, как чудо и как небыль,

И в поредевшем сумраке ночном

Я видел обнажившееся небо,

Как вечности зияющее дно.

 

И на могилы, боли и утраты,

И на смертей неизгладимый след

Струился свет утра зеленоватый,

Такой невзрачный и обычный свет.

 

1971.07.14-16

 

***

Как это просто: "Душу отдал Богу".

А что же Бог? Он скажет: "Хорошо",

И душу поведет с Собой в дорогу,

И побреду я с пеньем за душой.

 

Я побреду по дням, по бездорожью

За сотнями, за тысячами лет,.

Когда во тьме искал я славу Божью,

Когда провидел обретенный свет.

 

Но вот и путь кончается упрямый...

В сиянье истончается стезя...

На высоте горит, как купол храма,

Моя осиротевшая слеза.

 

ноябрь 1967

 

***

 

Тихо трогаюсь в дорогу

Муку смертную продолжить...

Ничего не должен Богу,

Ничего земле не должен,

 

Ничего не должен людям...

Ведь я - горшая утрата,

Пусть земля меня избудет

В землю мертвую обратно.

 

Никого не спросит небо,

Никого не спросит ветер,

Кем ты был и кем ты не был,

Был ли, не был ты на свете...

 

И совсем не много истин

На кладбищенском погосте,

Где земля гнилые выси

Пьёт, как нищенка, из горсти...

 

О, Господнее вторженье

В притомившуюся повесть...

Я поверил от рожденья

В смерти высшую суровость.

 

Смерти детская правдивость!..

Ты опять не то сказала -

И над мертвым плачет ливень

Безутешными слезами...

 

Изначально расставанье,

Тот, кто мертв, уже не грешен.

Он восходит, как сиянье,

Он, как облако, нездешен.

 

Слыл я - был я богодухом,

Жил я, болью изнывая...

Я, как небо, буду пухом,

Буду пухом, как земля, я.

 

А пока - пока в дорогу

Муку смертную продолжить:

Ничего не должен Богу.

Ничего земле не должен.

 

Апрель 1966

 

РОМАНС

 

Я буду безответней зверя,

Собаки с трепетным хвостом,

Когда лишь стон

Расскажет вам, что я потерян

Моим Владыкою - Христом.

 

Чужие острые ботинки

В меня впиваются, как хлыст.

И даже запах острой псинки

Меня преследует, как свист.

 

Ах, в этом мире всё на месте -

На месте жертва и палач...

А я изгрыз порог созвездья:

- Отдай мне, Боже, детский плач!

Мой плач сидит на царском троне -

И чешет лапою живот,

Он в бриллиантовой короне -

И пахнет псиной от него.

 

Возьмите лапы и ладони

И вбейте гвоздь: я так хочу

На всё былое и седое

Пролить кровавую парчу...

Я буду мукой изувечен,

Возвышен и очеловечен,

Когда швырнет меня палач

К ногам твоим,

о Детский Плач!..

 

29 ноября 1964

 

***

 

стихи идут, как волки, следом

Куда-то в лог, во глубь души,

А выход к людям - выход к бедам,

Где кровью красною тошнит.

 

И на прицеле у двустволки,

У раскатившихся громов,

Как запыхавшиеся волки,

Теряют пену и помет.

 

Во глубь души - как в гущу леса,

Во глубь души - в дремучий лог,

От смертоносного железа,

От двух зияющих стволов.

 

И ствол один - людская злоба,

И ствол другой - людская спесь,

И два ствола - убойных оба -

Мою выслеживают смерть.

 

3 декабря 1964

 

***

 

Место лобное, место глухое,

покаянье и стук топора...

Как рыданье церковного хора,

Над тобою звенит мошкара.

 

Кто-то с юностью насмерть простился,

Кто-то смертным грехом согрешил

И размашисто перекрестился

Ото всей покаянной души.

 

И уже не от Господа Бога,

И уже не от мира сего -

Восковая чела его строгость

И забвенное имя его.

 

Содрогание вечной разлуки

Поцелуем пригубленный крест...

Еле слышные, зыбкие звуки

Не тебя ль отпевают окрест?..

 

"Все мы лбами коснулись созвездья,

Все мы пьем из замирных глубин,

И в холодных ладонях возмездья

Умираем, грустя о любви".

 

август 1964

 

ВЕЧНЫЙ МАЛЬЧИК

 

После смерти можно молвить: - Мама!

... Мать придет из детства, из земли

Жрицею букашечьего храма

В радужной комической пыли.

 

Мать придет и сядет возле Бога

На скамейке ветхой и простой,

Скорбная седая недотрога,

Как цари садится на престол.

 

Все из детства. Все из доброй были,

Где друг друга души не страшат,

Где и нас - душа моя - любили,

Божья милость зряшная - душа...

 

Я сидел у Бога на коленях

Мать пылала факелом волос...

- Я умру в дичайшем озареньи

Самых первых, самых ярких грез.

 

июль 1963

 

***

 

Я облачился в ветхие надежды

Чужих веков, погибших до меня,

Как в царские забытые одежды

В преддверье смерти, на исходе дня.

 

И не к себе испытывал я жалость, -

Как в глубине фиала две струи,

Земля с моею гибелью смешала

Несбывшиеся помыслы свои.

 

Еще и день сиял коротким блеском,

Но шли в расход созвездья и миры,

И были лица - чушь, и арабески,

И богомерзкой сборища игры.

 

...В юдольных снах меня измучил дьявол -

Вот отчего я видел только зло,

И душу окунал в него, как в заводь,

Пятная кровью чистое чело.

 

13 мая 1963

 

***

 

Умирают друзья, умирают враги понемногу.

Их земные шаги к неизвестному близятся Богу.

 

Умирают друзья, и сердца их - распятье Христово,

И кровавый плевок перед смертью - последнее слово.

 

Умирают враги - и на землю за смертной оградой

Смотрят мутным, предсмертным, навеки отравленным взглядом.

 

А меж жизнью и смертью крупицею бледного света

В необъятной вселенной - тревожное сердце поэта.

 

...Сколько прожил я лет, не считайте на старческих пальцах.

Я хочу еще жить, хоть земля и не любит скитальца.

 

Не судите меня по законам железного века.

Ведь я - искра огня, что искала во тьме человека.

 

декабрь 1959

 

***

 

...Все спрашивают, жив ли мой отец

О, да - он жив, но как-то по-иному,

Как сны и дни - они живут без дома,

А только в скорби гибнущих сердец.

 

И дом - отец обходит стороной.

Что делать?.. Он устал от вечных тягот.

Обычный домосед, он стал бродягой

Иного мира и земли иной.

 

Его ничем теперь вернуть нельзя.

Одна слеза об этой горькой жизни

Поведала б о призрачной отчизне...

 

...Но тайнами не делится слеза.

 

май 1959

 

БЛАЖЕННЫЙ

 

Зачем Господь кует так долго душу?

Что выкует Господняя рука,

Удары бед безжалостно обрушив

На кроткое терпенье старика?

 

Ей, Господи, святыня пахнет серой,

Когда Судьба не учит, а разит.

...Давно в годах моя свершилась мера

Целебных бед и праведных обид.

 

апрель 1959

 

 

***

 

Матушка вострит большой топор,

Говорит: «Грехов твоих не счесть...

Это ты и есть — всемирный вор,

Тать великий — это ты и есть».

 

— Матушка моя, — ей говорю, —

Не казни разбойного сынка...

Дай мне помолиться на зарю,

Дай мне помолиться на закат.

 

Это я и есть — небесный бес,

Это я и есть — предвечный срам...

Древнего изгнанника небес,

Звали меня некогда — Адам.

 

Матушка, шальная моя кровь

Красным безголовым петухом

Буйно зацветает вновь и вновь,

Вспыхивает яростно грехом...

 

Не губи же голову мою,

Не смущай, родимая, молвы...

...Я стою у смерти на краю, —

И не жалко буйной головы...

 

 

1 апреля 1987

 

***

 

Еще молоко на губах не обсохло

- Зачем же ему обсыхать так поспешно?

- И мать протирает оконные стекла,

А я в колыбельке лежу безмятежно.

 

Оно не обсохло, когда я подростком

Бродил, не боялся ни лиха, ни худа...

Избыть в себе вечное чудо непросто,

Непросто избыть в себе мамино чудо.

 

Оно не обсохло, когда я впервые

Притронулся к тайне поспешной, телесной...

Ах, женские губы, они роковые,

Мои же во влаге молочной небесной.

 

Оно не обсохло и позже, когда я,

Уже пожилой и уже поседевший,

Простился с родимою мамой, рыдая:

- Куда же ты, мама, в загробной одежде?..

 

...Зима на пороге, сижу стариком я,

Душа изжитая от стужи продрогла,

А все на губах моих привкус знакомый,

А все молоко на губах не обсохло.

 

И маму я вижу такой, как приснилась,

Такой, как и в смерти однажды приснится:

Нисколько, родимая, не изменилась,

Стоит и сияет, как белая птица.

 

- Ах, мама, - я ей говорю без упрека,

А сам становлюсь все невзрачней и меньше, -

Еще молоко на губах не обсохло,

Еще я твой мальчик, еще я твой птенчик...

 

15 января 1984

 

***

Мое это сердце, любуюсь моим я...

В. Маяковский

 

О Боже, открой мне заветную дверцу,

Единственную в равнодушной вселенной,

И я подойду к материнскому сердцу,

И рухну на старческие колени...

 

"Мое это сердце, любуюсь моим я..."

Не властны над сердцем ни годы, ни время...

У матери было прекрасное имя -

"Любовь" называли любимую всеми...

 

В раю ли, в аду ли - та дверца священна -

Ведь клад мой предвечный за нею хранится,

Пускай меня люди клянут, как Кощея, -

Я кладом ни с кем не хочу поделиться.

 

Ах, мама, печаль моя, горе-отрада,

Беру твое сердце в дрожащие руки...

Всего-то и клада, всего-то и клада -

Кровавое перышко мертвой голубки.

 

9 января 1987

 

***

Только двое их было - волна и звезда,

Но рябило в глазах у матроса:

Шла вдоль моря танцующая борозда -

Звездный свет на волне раскололся...

 

Только двое их было - но так им легко

Было в вольной игре на просторе, -

И дышала звезда, как волна, глубоко,

И волна раздышалась на море...

 

Словно знали они, что во тьме ледяной

Нет счастливее их в мирозданье:

Повезло им родится звездой и волной,

Расплескаться друг в друга сиянье...

 

10 декабря 1980

 

***

 

Когда умирают поэты безропотно

Из мрака выходят гривастые кони

И ночь оглушают взволнованным топотом,

Им слышатся свисты и гулы погони.

 

Недаром разгневаны кони гривастые:

В летящие гривы вплетается холод,

И им, скакунам, суждено еще засветло

Погибнуть за тем вон кустом невеселым...

 

За тем вон кустом, где перстами бескровными

Старуха дремучая всех переметит, -

И кони, как призраки, мечутся в стороны:

- Поэт, защити нас, спаси нас от смерти...

 

Поэт, защити нас от смерти, от сглаза ли,

Продли нашу вечность и наше мгновение,

Мы стадо поэтово, племя Пегасово,

Табун разномастный твоих вдохновений...

 

Саврасые кони, гнедые, каурые,

Мы слышать привыкли твой окрик хозяйский,

Но вот смертоносной подхвачены бурею

И мчимся галопом к последней развязке.

 

Поэт, ты хвалился отвагой великою,

Хвалился, что Господа Бога всесильней, -

А можешь ты смерть уничтожить безликую,

Повесить старуху на той вон осине?..

 

2 июня 1980

 

ВСТАВАЙ, МИХАЛЫЧ!

 

[i]Так на исходе сна кто-то властно

меня позвал. Так будили меня

попутчики-бродяги на случайных ночлегах[/i]

 

- Вставай, Михалыч!.. -

Развиднелось еле,

Уходит ночь, гормя горит душа,

Еще истома в полусонном теле,

А пеший шаг ступает на большак...

 

- Вставай, Михалыч!.. -

Сон бродяг недолог,

Уже и звери вышли из кустов,

И небосвод ударами расколот

Разгневанных небесных голосов...

 

- Вставай, Михалыч!.. -

Загустели громы

И шорохами вздыбилась трава,

И смерть - ее приметим за бугром мы,

Где молниями плещет синева...

 

И я сломаюсь в шутовском поклоне,

И так скажу ей не без озорства:

- Старуха, обойди меня ты ноне,

Не хмурься, что и грешен я, и стар...

 

Еще горьмя горит душа на воле,

Еще я бражкой балуюсь тайком,

Еще тебя я одолею в поле,

Березовым огрею посошком...

 

...........................

 

- Вставай, Михалыч!.. -

Дел на свете прорва,

А ты и вовсе нынче не у дел,

Твои глаза, как бельма у слепого,

Прикованы к слепой твоей беде...

 

- Вставай, Михалыч!.. -

Поседело темя,

Сырою прелью пахнет поутру,

И до предела ощутимо время,

Скрипит дыханье на его ветру...

 

Вставай, Михалыч, и не бей баклуши,

Кипит в овраге грязная река,

И тучи, что-то вещее подслушав,

За души теребят, как за рукав...

 

Вставай, Михалыч, и умойся грязью,

Умойся светом - так я говорю.

Земля в твоем бродяжьем пересказе

Похожа на звезду и на зарю.

 

Еще душа, как сети птицелова,

Волшебным одурманена пером,

Еще и я скажу такое слово,

Что на просторе отзовется гром...

 

.................................

 

- Вставай, Михалыч, - говорит попутчик, -

Мы странствуем с тобою двести лет,

И солнце выглянуло из-за тучи,

А мы опять на свой ступили след.

 

А мы с тобою на другой планете,

И нас коробит, мертвяков, слегка:

Три раза на земле старели дети,

Пока брели два нищих старика...

 

Вставай, Михалыч, и признай дорогу,

С тобою мы бредем по облакам

И, слава Богу, добрались до Бога,

А Бог - он наш приятель, наш Полкан...

 

Он брезгует своим небесным раем,

И узнает старинных бедолаг,

И лает, лает, так счастливо лает,

Что сердце замирает у бродяг.

 

Ах, Господи, ведь впору и заплакать,

Какой, поди же ты, переполох!..

А мы-то думали - Полкан собака

И занят тем, что выбирает блох...

 

22-23 июня 1981

 

***

 

Какое мне дело - я мальчик и только...

Дм. Петровский

 

Какое мне дело - живой или мертвый

Со мною поет в этом дружном дуэте,

Уже разложил я волшебные ноты,

А Моцарт играет в саду на кларнете.

 

Играет в саду ли, играет в аду ли,

Играет в раю ли - какое мне дело,

Когда, словно пух тополиный в июле,

Куда-то в зенит поднимается тело.

 

Когда становлюсь я летающим пухом,

Прошитым иголками знойного света,

И слушаю, слушаю трепетным ухом

Мелодию непреходящего лета.

 

И Моцарта слушают даже пичуги,

И робко посвистывают в отдаленье,

И вдруг замолкают в сладчайшем испуге,

В сладчайшем испуге, в сладчайшем томленье...

 

5 октября 1987

 

***

 

...И тогда от меня отделилась какая-то часть естества

 И почистила перышки, прежде чем с телом проститься,

А недужное тело металось в бреду, как листва,

И я понял, что ветку покинула певчая птица.

 

Это вовсе не страшно: душа все равно будет петь,

Все равно будет клювиком легким лазури касаться,

Только будет она называться синицею впредь

Или грустною иволгой будет она называться.

 

А когда она крылышки в синее небо взовьет

И опустится вдруг на мои опустевшие руки,

Я пойму, что душа совершила свой певчий полет

И теперь не оставит меня до последней разлуки...

 

16 ноября 1983

 

ИЗНАЧАЛЬНОЕ

 

Это были цари или были холопы,

Это были какого-то времени звенья,

Но круты и незримы подземные тропы,

И во мраке цари обретали забвенье.

 

Это были князья или были изгои,

Был их век и мгновенен и горестно-долго:

По утрам занимались кровавые зори,

Ввечеру опускались закаты, как полог.

 

Это были русалки с хвостами из пены,

Под луною мерцали днепровские кручи,

И замученный голос висел над вселенной,

И брели Туретчины темные тучи.

 

Проходили мятежные толпы с крестами,

И во мраке горели жестокие очи,

Озарялись округи ночными кострами,

На кострах колдуны завывали по-волчьи.

 

И колдунью пытали в глухом подземелье,

И была она обликом юная дева,

Но варила она приворотное зелье,

Вырывалось греховное пламя из чрева.

 

На помостах расхаживали вороны,

По державному важны, чуть-чуть неуклюжи, -

И в закатных лучах их горели короны,

Отражали их клювы кровавые лужи...

 

11 апреля 1985

 

***

 

Помилосердствуй, смерть: цветок сорви на поле,

А хочешь - колосок на хлебной ниве срежь,

Но не ступай с косой по человечьей боли

И сердце не тарань - смертельна эта брешь.

 

Помилосердствуй, смерть: еще вчера котенок

Молил тебя простить ему невольный грех,

Что так он хочет жить, что он почти ребенок,

Что он среди живых беспомощнее всех.

 

Помилосердствуй, смерть: довольно тех, кто следом

Ступает за тобой - кто в урне, кто в гробу:

Новорожденный труп вчера был домоседом,

А нынче под землей обрел свою судьбу...

 

Помилосердствуй, смерть: на лбу моем морщины,

И череп безволос, и множество примет,

Что я ни жив ни мертв, - и все же до кончины

Тебе я пригожусь, присяжный твой поэт...

 

Помилосердствуй, смерть: давай с тобою выйдем,

Как дети на лужок, на звездную межу,

И никого в пути безгрешном не обидим,

И за предел земной тебя я провожу...

 

5 марта 1981

 

***

 

Безветрие в мои да внидет паруса.

Я больше не пловец. Я плавал много суток,

Я плавал много лет - и слышал голоса

И духов, и сирен - и потерял рассудок...

 

Меня переполнял простор летящих волн,

Как будто синева играла в чет и нечет...

Я по морским валам перебегал, как волк,

Чтобы мой парус шторм не опалил картечью.

 

Но знал я и тогда, что есть такой залив,

Где паруса висят, как старческие руки,

И только синий свет мерещится вдали,

Неизреченный свет скитанья и разлуки.

 

15 июня 1983

 

***

 

Есть тот, кто ничего не понимает –

Ребёнок или зверь, – и только он

Вселенную душою обнимает,

И только он свободен и умён.

 

Его не мучит грешное соседство

Двусмысленных поборников ума.

Он бродит по тропе, где только детство,

Где детства золотая кутерьма.

 

И если есть у зверя ум, так это

Союз природы с детскою душой.

В нём что-то от небрежности поэта.

В нём что-то от повадки нагишом.

 

И если есть у зверя размышленье –

Оно не обвиненье никому,

А маленькое светопреставленье,

Роенье снов, приснившихся ему...

 

И потому его минуют боли,

Что он с землёй и травами знаком

И лижет хвост – и шествует на воле –

И лижет мир шершавым языком...

 

февраль 1972

 

МЕЛЬНИЦА

 

Мельница

 

Вертится, вертится чертова мельница:

Все переменится, все перемелется.

Все превратится в бессмертное, вечное.

Станет соловушкой мука сердечная.

Песнею горькой зальется соловушка

И разорвет свое смертное горлышко.

 

Вертится, вертится чертова мельница:

Все переменится, все перемелется...

Сколько дорог исходил я безропотно,

Стал стариком я - душе со мной хлопотно:

То ли в дыру меня спрятать могильную,

То ли зарыть меня в дрему ковыльную?..

 

Мельница чертова вертится, вертится.

Все же во что-то душе еще верится.

Тени родные исчезли, куда же вы?..

Сгину я вовсе на свете без вашего

Смертного голоса, облика смертного,

Сгину в кружении сброда несметного...

 

Вертится, вертится мельница Богова.

Мир не забудет меня, одинокого.

Лаптем свое я вычерпывал хлебово,

Где перемешано чертово с Боговым.

Я откупился от черта недешево,

Не отступился от помысла Божьего...

 

Мельница вертится - Богова, чертова.

Имя мое - не мое, а бессчетное.

Я на земле поселил свои области.

Я на земле поселил свои горести.

Царство стихов основал самозванное...

... Люди, простите меня, окаянного.

 

Вертится мельница - мельница мамина.

Сердце - родимою болью измаяно.

Мать говорит мне: «Куда же ты, маленький,

В стужу такую - без шапки и валенок?

Ты подкрепился бы лучше лепешкою,

Да не водился с собакой и кошкою...»

 

Вертится мельница, вертится мельница...

Мир - никуда от меня он не денется.

Я и за гробом однажды найду его.

Вот он - зверинец дедушки Дурова.

Звери двуногие, четвероногие,

Люди свирепые, люди убогие...

 

Вертится мельница безостановочно.

Вертится брат мой в петле веревочной.

Вертятся встречи, предтечи, прощания.

Вертимся все мы, планетой вращаемы -

Вниз головою и вверх головою,

Пылью космическою, мировою...

 

Но и в бреду бытия беспросветного

Есть у меня моя тропка заветная...

Рядом со мною и мать, и безвестные

Звери - скитальцы мои бессловесные...

Кошка свой хвост распушила, лохматая,

Словно дымок над родительской хатою... 

 

15-19 мая 1981

 

***

 

Мне приснился мальчишеский Витебск,

Я по городу гордо шагал,

Словно мог меня в Витебске видеть

Мой земляк сумасшедший – Шагал.

 

У Шагала и краски и кисти,

И у красок доверчивый смех,

И такие веселые мысли,

Что земля закипает, как грех.

 

Бродят ангелов смутных улыбки,

Разноцветные крылья у кляч,

И наяривает на скрипке,

И висит над домами скрипач.

 

И Шагал опьянен от удачи,

Он клянется, что внешний мой вид

На какой-то свой холст присобачит,

Только лик мой слегка исказит.

 

И прибавит и блажи и сажи,

Своим тайным огнем опаля, -

И я буду похож на себя же,

И на всех дорогих витеблян…

 

12 января 1983 г - 5 июля 1984

 

***

 

Вот и стал я прощаться и с пешим, и с конным,

Вот и стал я прощаться и с полем, и с лугом,

Даже с кошкой простился нижайшим поклоном,

Даже птицам промолвил: "Прощайте, пичуги..."

 

Неоглядна земля и так долго прощанье,

Мне ведь надо проститься еще с мурашами,

Мне ведь надо проститься еще с камышами, -

Но с душою своею прощусь я вначале...

 

О душа, обошел я с тобою полсвета

И еще наш не кончен скитальческий жребий, -

И пребудет не вечным прощание это,

И с тобою мы сызнова встретимся в небе...

 

19 апреля 1988

 

***

 

Были зайцы и лисы в дозоре.

И готовились волки к прыжку,

Когда я им принес свое горе,

Человека – бродяги тоску.

 

Опечалились звери лесные,

Замерцали глаза из-под век,

И сидел, подвывая я с ними,

Невезучий в миру человек.

 

Говорила седая волчица –

И ходили худые бока:

«Это может со всяким случиться,

Ведь и зверю знакома тоска».

 

Осторожною лапой касаясь

Бесприютной моей седины,

Мне тревожно рассказывал заяц

Про свои невеселые сны…

 

Утихали душевные грозы,

Я сидел под вечерним кустом, -

И лисица сочувственно слезы

Утирала пушистым хвостом.

 

15 декабря 1985

 

***

 

Это не мне говорит он, а вам:

"Будьте же к мертвому великодушны

И безразличным поверьте словам

Тех, кто в младенчестве вами задушен...

 

Мы не успели набить животы

Снедью земною и звездною снедью,

Бросили нас вы в века темноты

И приучили младенцев к бессмертью.

 

Как хорошо было нам на земле,

Матушке с батюшкой били поклоны,

Но хорошо и в кладбищенской мгле,

Мы за себя наконец-то спокойны...

 

Больше не надо бояться пинка

Пьяного дяди с железной игрушкой...

Только вот ночью такая тоска,

Рады и Богу с его колотушкой.

 

Рады жуку и букашке в траве,

Их не успел ваш обуглить Освенцим...

Божии твари снуют в синеве,

В небе, как звезды, летают младенцы"

 

12 февраля 1989

 

***

 

Этих старческих бредней - не трогайте!..

Я ведь знаю, что вам нипочем

Утопить все чудачества в гоготе

И по крови пройтись - палачом.

 

Эти бредни в игрушечных платьицах

Бесконечный ведут хоровод,

И порою от счастья им плачется,

А порой веселится народ.

 

Эти бредни я долго вынашивал

И держал в стороне от людей,

Чтобы их ни о чем не расспрашивал

Сатана или Бог-лиходей.

 

Чтобы им в своей скудости бедственной

Не хотелось злаченых колец,

Чтобы их только нищий приветствовал

И приветствовал кот - удалец.

 

Чтобы кот поразмыслил по-совести,

Как спасти и зверей, и мышей,

И не гнал их в злодейские пропасти

Генеральскою лапой - взашей...

 

25 ноября 1987

 

***

 

Я помню имена всех кошек и собак,

В пути моем земном светивших мне когда-то

Как будто есть у них фонарики во лбах –

Их зажигал Господь, их зажигала святость.

 

Я помню, как меня сопровождал Полкан,

И лапки не спеша передвигала кошка,

Теперь они ушли куда-то в облака,

Без спутников моих мне стало так тревожно…

 

Теперь меня в пути ударит муравей,

И жаба, осерчав, меня утопит в луже, –

Не скрыться от беды, не скрыться от людей,

И с каждым Божьим днем все горше мне, все хуже...

 

23 сентября 1987

 

***

 

Когда себя в крови увижу я на плахе,

"Вениамин, - скажу, - еще ты никогда

Подобной не носил божественной рубахи,

И щеки не цвели от счастья и стыда..."

 

- Глядите на меня, какой я именинник!..

Я в собственную смерть влезаю нагишом,

Как будто я вошел негаданно в малинник,

Остался - взор во взор - наедине с душой...

 

О, как ты на меня глядишь, душа, багрово!..

Как этот грозный свет безжалостен и густ...

Но я и неживой скажу такое слово,

Что только из моих оно сорвется уст...

 

16 сентября 1987

 

***

 

 

Вот так я и буду бродить по земле босиком,

Как бродят мои побратимы предвечные — звери,

Вот так я и буду грозить небесам кулаком,

Звериный заступник, беспомощный в праведном гневе.

 

Как мог позабыть Ты меня в этом мире, когда

На людной дороге душа обмирала со страху,

Когда на дороге с собакой случилась беда,

Когда и машины, и люди убили собаку?..        

 

По праву старинных побоев, по праву плевка

(А плюнул убийца — и плюнул в кровавую лужу), —

Тебе говорю я, Господь: отворяй облака,

Я с мертвой собакой пришел по Господнюю душу.

 

Но мы милосердны, тебя мы накажем иным -

Тебя приведем мы к предсмертной собачьей минуте,

Тебя проведем мы, Господь, по дорогам земным,

Где скалят убитые слезы и звери, и люди...

 

12 ноября 1982

 

***

 

Помнит ли море погибших героев безумных?..

Разве ответит волна на вопрос твой нелепый,

Если затянуто водоворотами судно,

Если корабль разбивается бурею в щепы...

 

Что же влечет нас в предательский космос пучины,

Разве нельзя нам скучать в ожидании бриза

Море бесполо, но люди у моря - мужчины,

Волны встают перед ними, как битва и вызов.

 

"Боже, храни моряка..." - но моряк не боится

Бросится в бурю на шлюпке или на баркасе;

Может быть, в эти мгновенья он самоубийца,

Но ведь и самоубийца порою прекрасен.

 

Только потом подбираем мы щепки и доски,

Только потом замечаем чужое мы горе,

Только потом мы дивимся отваге матросской,

Тех, кто презрел исполинскую мощь твою, море!

 

Море, покайся и выбрось геройские трупы,

Мы их суровые лица накроем брезентом,

Может, и наши последние в жизни минуты

Будут обвеяны бурей, обвеяны ветром.

 

Море, мы любим тебя, колыбель и забвенье,

Ах, как сияют глаза рулевых у штурвала!..

Волны в просторе, как цепи грохочущей звенья,

Нас эта цепь навсегда, навсегда оковала.

 

Волны на Северном море и волны на юге,

Вы - наших душ паруса, наши мачты - бизани...

Волки морские, всегда перед вами мы юнги,

Вас пожираем мы юношескими глазами.

 

Каждый моряк - это бури спасенная веха,

Грудь изукрашена татуировкою шири...

Если бы не было моря, то не было б смеха,

Не было б вас, наши слезы соленые, в мире!..

 

В мире нужны человеку и радость, и горе,

Вот отчего так изменчивы хляби морские,

Вот отчего сопричастное вечности море

Делает нас сопричастными вечной стихии...

 

22 июня 1979

 

***

 

Твой бесприютный зов так трепетен и слаб,

Как будто бы тебя и не было на свете,

И не было твоих пушистых теплых лап,

И не было твоей необратимой смерти.

 

Дружок мой, ты стоял у мира на виду,

Как лучшее его - Господнее - творенье...

Казалось мне, что я взираю на звезду,

Я посылал судьбе свое благодаренье.

 

Но незаметно ты и вправду стал звездой...

Да будешь ты звездой, что не сулит мне муку,

Я больше не хочу, чтоб, став своей бедой,

Обрек ты и меня на долгую разлуку...

 

Звезда или же зверь, горящий изнутри, -

Не знаю я, зачем ты оказался в нетях...

- Замри, - я говорю, - замри, замри, замри,

Замри и будь живым еще тысячелетье...

 

Я никогда тебя к забвенью не отдам,

Ничто, ничто святой приязни не нарушит...

И пусть за мною смерть ступает по пятам, -

Нет права у нее бросать на ветер души.

 

6 марта 1987

 

***

 

Мамочка, мама, я буду кузнечиком,

Места займу во вселенной немного,

Только, пожалуйста, как-нибудь вечером

Выйди туда, где пустынна дорога.

 

Выйди и встань, словно вся ты - сияние,

Словно и в смерти есть место надежде...

Я, зачарованный, как изваяние,

Буду смотреть на тебя - на созвездье.

 

Сколько бы лет ни глядел я на мамино

Личико - личико ярче и ярче

Светит свиданья залогом нежданного, -

Мама, теперь мы старушка и старче...

 

Бродим по небу - по витебской улочке,

Молодо время, мы молоды сами,

Дом наш стоит возле маленькой булочной,

Где-то шагает Шагал с чудесами...

 

Где-то, ограблен прохожими дочиста,

Бродит отец мой, не помня о лихе,

И произносит благие пророчества:

"Шолом алейхем, шолом алейхем..."

 

28 сентября 1987

 

***

 

Господь, не осуждай самоубийц,

Они безмолвно поселились в небе,

И на тебя взирает столько лиц

С заботой о потустороннем хлебе.

 

Юдольный хлеб - он горек был, как яд,

И запахом напоминал он серу...

Господь, не осуждай молящий взгляд,

Ведь Ты один у потерявших веру.

 

Еще к тебе вернутся их слова,

Исполненные робкого доверья,

Еще подхватит птицу синева,

Еще окрасит радугою перья...

 

Господь, самоубийцу, как дитя,

Накрой своей небесною ладонью...

Куда-то сердцем трепетным летя,

Забудет он проклятое былое.

 

24 ноября 1986

 

***

 

Есть у меня страна, в которую все время

Могу я улететь, как ведьма на метле.

Да только жаль, что "смерть" она зовется всеми, -

И мне ее, как всем, назвать велели смерть...

 

Есть у меня страна, которую с проклятьем

Готовы мы смешать на торжище земном,

В ней женщины бредут, сменив на саван платье,

Мужчины в ней бредут в камзоле костяном.

 

Есть дальняя страна, которая так близко,

Что часто я во сне бываю там в гостях:

В ней брат мой и отец в обличье василиска,

А матушка иглой сшивает свой костяк.

 

В ней женщина живет, которую когда-то

Любил я лицезреть нагою, как судьбу,

На ней еще горят отметины разврата,

Но вот уж столько лет, как спит она в гробу.

 

Есть у меня страна, где кошка и собака

Грустят, не совладав с замирною слезой,

Они боятся слез, они боятся мрака

И плачут потому, что мир наш груб и зол.

 

Есть у меня страна, где схоронил я детство,

Есть у меня страна негаснущего дня,

Где Бог и голубок достались мне в наследство, -

Они все время ждут умершего меня...

 

3 ноября 1981

 

***

 

Теперь, когда померк мой свет нерукотворный,

Я изредка в сарай спускаюсь со свечой,

И освещает луч то полумрак тлетворный,

То что-то, что живет-топорщится еще...

 

Котенок ли с душой непризнанного принца

Ступает по своей непризнанной беде,

Иль мышь в своем лугу стыдливо копошится -

Монахиня, чей благ и девственен удел...

 

Сарай или подвал - как я люблю рутинный

Старинный ваш уклад, где я и раб, и жрец,

И маска на лицо ложится паутины,

Как будто я уже бесчувственный мертвец.

 

Бестрепетной рукой я прикасаюсь к тлену -

Полуистлевших дней разорванной парче...

Так это вот и есть сокровища вселенной, -

А там, во тьме могил, и вовсе их не счесть!..

 

3 февраля 1984

 

***

 

Рассыпается плоть на частицы души

Косяком потревоженных птиц,

Но давно уже буря меня не страшит,

И смятенье не знает границ.

 

Рассыпаются дни, как на брызги волна,

И вскипают, как волны, года, —

Но какая познала тебя глубина,

Как гремела о скалы вода...

 

И себя мне теперь не найти и не счесть,

Не найти и не счесть в вышине,

Где о ком-то погибшем доносится весть —

Это ложная весть обо мне.

 

Это ложная весть, ибо я не погиб,

Я по-прежнему где-то живой,

Но неслышными стали земные шаги

В нерушимой тиши гробовой...

 

2 августа 1984

 

***

 

За праздничным столом сидите вы, цыгане,

И глушите стаканами тоску,

А тени мертвецов шагают вверх ногами -

Шагают мертвецы по потолку.

 

За праздничным столом сидите вы несмело -

Такие вот недобрые дела,

А кто-то говорит: "Кому какое дело,

Куда меня недоля завела..."

 

За праздничным столом сидите вы, тоскуя,

Как волки вкруговую под луной,

Отметинами пуль зияют ваши шкуры,

Обведены зрачки голубизной...

 

За праздничным столом сидите вы, зевая,

И каждый держит свечку в кулаке:

Разбилась на скаку лошадка призовая,

Повесился ездок на кушаке...

 

За праздничным столом сидите вы сурово,

Посматривая сбоку на меня...

- Простите, если я сказал худое слово,

Цыгане, моя чертова родня...

 

11 октября 1988

 

***

Костер цыганский, где все сгорело,

Сгорела юность, сгорели страсти,

Сгорело тело - былое тело,

Сгорели кудри цыганской масти.

 

Костер цыганский - моя отрада,

Лежит во мраке ночное поле,

А все же сердце чему-то радо -

Последней воле, последней боли.

 

Костер цыганский, тебя целую -

И не прошу я тебя: " Воскресни ", -

Давно сгорели - истлели угли,

Давно цыгане ушли из песни...

 

1 мая 1985

 

***

 

Куда же ты ушла, цыганская зазноба,

В каких полях-лугах твой затерялся след?..

Как страшно думать мне, что не коснусь у гроба

Твоих я двадцати, твоих девичьих лет...

 

Слезу, как уголек, подброшу на ладони,

Всего-то день гулял - и старость-маета...

Пожухла моя степь, издохли мои кони,

Не видно в темноте кромешной ни черта.

 

Слеза так горяча, что раскурю я трубку,

Увижу дни-деньки в сиреневом дыму

И матушку мою - умершую голубку, -

Жила она была в заветном терему.

 

Кружилась колесом судьба моя по полю

И по полю я сам кружился колесом,

Да лучше не будить исхоженную долю, -

Пришла она как сон, ушла она как сон...

 

...Эх, не горюй, цыган, одна у нас дорога,

И ею всем брести на свете старикам, -

Всего лишь два шага до смерти и до Бога.

Так значит, по рукам, чавэле, по рукам...

 

Давно уже меня, живого, нет на свете,

Давно убит дубьем в овраге конокрад,

И свищет над моей постылой смертью ветер,

И на моих костях цыганский пляшет град...

 

Да только вот слеза в дороге заблудилась,

Цыганская слеза пылает, как огонь,

Ушла она во мрак, в овраг запропастилась -

И снова жжет мою дубленную ладонь...

 

30 мая 1985

 

***

 

Подложу под голову подушку...

Ах, во сне все празднично и крупно -

И медведь выходит на опушку,

И за ним цыган выходит с бубном.

 

Ударяет цыган лапой в бубен

И медведь отплясывает пьяно,

Скалит в смехе по-медвежьи зубы,

Рад и за себя, и за цыгана.

 

Не медведь он вовсе, а гуляка

И шалеет от разгульной дури...

Хорошо на свете жить, однако,

Если даже блохи пляшут в шкуре.

 

Хорошо плясать, не унывая,

Напевать Есенина строку:

"Гой ты, гой ты, Русь моя родная"

Так бы вот на всем певал веку...

 

...Говорю цыгану и медведю,

Говорю медведю и цыгану:

- Вы мне в песне добрые соседи,

Я ведь тоже цыган окаянный...

 

Я ведь тоже косолапый мишка,

Мед душистый на косматой лапе,

И одна свербит меня страстишка:

Поплясать да завалиться в храпе...

 

Спать вальяжно, как цари и дети...

Жизнь моя хмелит меня, как брага:

Я один такой на белом свете -

И медведь, и цыган, и бродяга...

 

15 августа 1985

 

***

 

Цыгане, вы ушли не так уж далеко,

Чтобы не слышал я, как пляшут ваши кони

И как стучит всю ночь плясунья каблуком,

Как будто это стук веселья и погони,

 

Цыганских голосов так ярки терема,

Так весело бренчат мониста на красотке,

Но вот проходит ночь, и на дворе зима,

Бредет разгульный снег цыганскою походкой.

 

Он где-то захмелел, а где, не знает сам,

Весь мир - цыганский двор, родимая отрада,

И сопричастна даль цыганским голосам,

И песне сгоряча, и шутке конокрада...

 

28 февраля 1993

 

ПУТЕШЕСТВИЕ

 

1

В детство давнее я еду в тарантасе

И скрипит мой обветшалый тарантас;

Тарантас при старой лошади - Пегасе,

Стар и сам я, душу по миру растряс.

 

Проезжаю сто случайных деревенек,

Проезжаю десять разных городов,

Путь и вправду для лошадки тяжеленек, -

Сколько в прошлом былей-небылей - годов!..

 

Не пойму, во что тут пристальней вглядеться -

И таращу свои зенки день-деньской:

То ли эта деревенька - мое детство,

То ли этот чахлый дворик городской...

 

То ли эта вот старушка - моя мама,

Что прошла с ведром знакомым за водой,

И проезжим улыбнулась как-то странно,

А вернулась в мое детство - молодой.

 

Да и сам я, может, кучер, может, барин,

Может, выдумал себя и тарантас,

Может, нищим жду чего-то на базаре,

И торговки суетятся: "Бог подаст!.."

 

Я вернулся в город детства нищебродом

И никто меняя в бродяге не узнал:

На лице моем, худом, грязнобородом,

Ходят жаром пугачевские глаза.

 

Не виню свою  судьбу, не проклинаю,

Что с того, что не одет и не обут, -

В кружку ржавую водицу наливаю,

Поминаю словом суетным судьбу...

 

2

 

Повстречался со своею давней мукой...

Что ж ты плачешь, моя первая любовь,

Вот и сам я - позарос зеленой скукой,

А когда-то был, пожалуй, голубой...

 

Да и ты была когда-то голубою,

Да и ты была стыдлива и добра,

А теперь ты занимаешься любовью,

Словно пиво разливаешь из ведра.

 

А теперь ты раскосмаченная шлюха,

Да и шлюхи-то осталось - бог ты мой...

Просто женщина увядшая, старуха,

На дороге поуставшая земной.

 

В этом городе торгашьем нас забыли,

Не нашлось для нас местечка на торгах...

Помнишь, Валюшка, с тобою мы бродили

На цветами изукрашенных лугах?..

 

Сто торговок, сто базарных проповедниц -

И мясной, и овощной, и птичий ряд -

Осуждают твою мертвенную бледность

И смакуют простодушный твой разврат...

 

3

 

Мать стоит с ведром знакомым у колодца, -

Дай-ка, матушка, я воду изопью,

Ту, святую, что вовеки не прольется,

Ту, с которую судьбу перетерплю.

 

Дай-ка, матушка, умоюсь из ладоней,

Снова стану безалаберным юнцом,

И никто меня, бродягу, не прогонит,

Просветлею и душою и лицом.

 

Но не в кружке заблудившаяся льдинка

Загрубевшие ладони обожгла, -

Обожгла меня упавшая слезинка,

Та, что матушка для сына сберегла...

 

4

 

Повстречались мне в дороге два цыгана,

Два цыгана - клен кудрявый, лес густой,

Два цыгана пели песни окаянно,

Пели песни голосами с хрипотой.

 

Два цыгана - два простора, две дороги,

Две тревоги, два озноба, два коня...

Ах ты, удали отвага босоногой, -

Ты куда же гонишь в старости меня?..

 

На поляне столько песен, сколько глоток,

Столько глоток, сколько женщин и мужчин,

Не простых, а конокрадов и красоток -

Сто солистов самых разных величин!..

 

Сто солистов, сто артистов, сто танцоров -

Двести ног в горячей пляске, двести рук...

Ах как ранит мою душу каждый шорох,

Ах как ранит мою душу каждый звук!..

 

Сто артистов, сто крестов на том погосте,

Где былого даже песне не вернуть,

Где цыгане позабыли свои кости,

Оседлали выси и звезды - в вечный путь!..

 

5

 

Можно с мертвыми бродить по перелеску,

Можно с мертвыми толкаться в суете,

Потому что каждый мертвый в твоем детстве

Пел, смеялся, на пороге ждал гостей...

 

Потому что каждый мертвый - непоседа,

Лезет в душу, повторяет свой рассказ, -

И грохочет по дорогам гулким бреда,

И везет живых и мертвых тарантас...

 

8 - 17 декабря 1979

 

***

 

А этот странник в нищенской одежде,

Соскучившийся по родному дому, -

Уже он не такой, каким был прежде,

Он как-то постарел по-молодому.

 

Он как-то постарел без омерзенья,

На нем моложе стала и рубаха,

Как будто, на все стороны глазея,

Простор небесный примеряет птаха.

 

Как будто с ним заговорила вечность,

Как будто рассказать она старалась

О тайнах тех, что знает и кузнечик,

Что знает на земле любая малость.

 

...Мы все передаем друг другу скрипку,

Ее игра то трепетней, то глуше,

И все мы ищем золотую рыбку,

В созвездия забрасывая души...

 

4 июля 1987

 

***

 

Отец на скрипке не играл Шопена,

Но, удивляя торопливых встречных,

Сам становился звуком постепенно,

Небесным звуком, уходящим в вечность.

 

Да, он умел, отринув все заботы,

Уйдя от склоки и уйдя от торга,

Стать как бы дуновением субботы,

Стать как бы дуновением восторга.

 

Он словно сам был скрипкою Господней,

Такой предвечной и нежданно-юной...

Ах, как спешил он в вечер новогодний

Себя преобразить в смычок и струны!..

 

- Играй, Господь, на мне свою сонату

Или мотивчик глупый и веселый...

Как хорошо счастливцу Айзенштадту,

Когда Господь свое играет соло!

 

23 июня 1989

 

***

 

Ты посмотри, какие бродят громы

На пастбище моей вселенской муки,

Горбатые рогатые бизоны

И малые ощеренные суки.

 

Ты посмотри, какой закат багровый

Над этим миром и над этим морем, -

Как будто соглядатай он суровый

И смотрит дико-исступленным взором.

 

Пришел и ты на землю с косным ликом -

Все мельче он и мельче с каждым годом -

И был ты только воспаленным мигом

Под этим сатанинским небосводом.

 

27 августа 1989

 

***

 

Пускай мои слова бредут куда попало,

Пускай из этих слов не возникает речь –

К исходу жития осталось их так мало,

Что незачем слова случайные беречь.

 

Пускай они бредут при свете и во мраке,

Пускай заходят в ад, пускай заходят в Рай.

Слова, слова, слова – бездомные собаки,

У каждого из них свой одинокий лай.

 

Какое-то из слов останется со мною.

Какое-то из тех, что в памяти Творца.

Когда я выйду в путь дорогой неземною,

И слово поведет вселенского слепца.

 

27 декабря 1989

 

***

 

 

Ты маятником стал вселенских тех часов,

Чей был запущен ход пожизненно-посмертно

И окликал меня на сотню голосов

Во дни моих тревог и горестей несметных.

 

Я следом за тобой как бы садился в челн,

Вверял себя звезде и сумрачной молитве,

И в тусклой синеве я слышал пенье волн,

Как маятник, всегда идущих в ровном ритме.

 

Затем переходил их голос в медный звон

И колокол гремел в преображенном мире,

И я твердил земле и небу: - Это он,

Мой горемычный брат, мой висельник в эфире...

 

3 июля 1990

 

***

 

Нет, это только я с такой тяжелой ношей

Мог по миру брести и даже по мирам,

И это только я все строже ждал и строже,

Когда придет моя загробная пора.

 

Не то чтобы я ждал исхода давней муки,

Чтоб горечь утолить раскаявшихся уст,-

Я ждал лишь, что мои вдруг встрепенутся руки,

Когда их невзначай коснется Иисус.

 

17 сентября 1992

 

***

 

Я по-прежнему та неприметная птаха,

Что во всех превращеньях верна своей сути,

И на Господа Бога взирает без страха -

Божье око ее, мелкоту, не осудит.

 

Но не слишком, Господь мой, не слишком мелка я,

Если крылья даны мне тобой для полета,

И мое это небо от края до края,

И закатов багрянец и зорь позолота.

 

И ничто во вселенной огромной не мелко,

Колосятся колосья земного посева

И летит в высоте огнехвостая белка

С исполинской сосны на Господнее древо...

 

21 сентября 1992

 

***

 

Ухожу на восток и на запад, на юг и на север,

Ухожу от земли и от сирых небес ухожу,

И пускай меня бури и ветры по свету рассеют,

Я нисколько собою, беспамятный, не дорожу.

 

Разве можно собой дорожить, если весь я из праха,

Если весь я из снов, если весь я из шорохов тьмы?..

Я - вселенский испуг, я песчинка предвечного страха,

Я не спасся в бессчетных мирах от сумы и тюрьмы.

 

1 октября 1992

 

***

 

Вот душа моя что-то читает с листа,

То ли это псалтирь, то ли библия ада,

И над ней собирает грозу высота,

И блуждает усмешка маркиза де Сада.

 

Но душа моя чтит свой монашеский чин:

Это чтиво совсем не для грешного глаза,

Это чтиво для ангелов, не для мужчин,

Это чтиво для грусти, а не для экстаза.

 

Вот душа моя тычется в буквенный сор

И протягивает свою бледную руку:

Как цветок, обрывает молитвенный взор

Той, что отдала сыну и душу, и муку.

 

И еще она видит на бледном листе,

Как блуждает по вечности сирый калика:

Он совсем без телес и совсем без костей,

Только пропасть бездонная голого крика.

 

6 октября 1992

 

***

 

И я спал, и я видел во сне своем райские кущи,

И я был челноком на какой-то летящей волне,

И меня относило волною то к прежде-живущим,

То грядущие лики крылатые виделись мне.

 

И я спал беспробудно - а вы по земле колесили,

И швыряли друг в друга охапки озлобленных слов,

И дорожную грязь вы ногами своими месили,

И не видели вы моих райских бессмысленных снов.

 

11 октября 1992

 

***

 

А еще я прошу - сохрани эту даль.

Сохрани эту даль навсегда.

Где за мною бродила мирская печаль,

Где меня настигала беда.

 

Сохрани этот лист, что упал с высоты

На мою бесприютную грудь.

Словно вестником был он земной красоты,

Словно им предназначен мой путь.

 

А еще сохрани одинокого пса,

Помоги ему кров обрести.

Это он мне помог добрести в небеса,

Когда я оступился в пути.

 

15 октября 1992

 

***

 

Верни мне нищету семейного застолья -

Страдальческую мать и кроткого отца, -

Чтоб сердце мое вновь расплавилось от боли,

Чтоб слезы воскресить стыдливого юнца.

 

Родители свой хлеб вкушают в полумраке -

Да будет на века их свята нищета, -

Но должен я еще сказать и о собаке,

И в памяти сберечь присутствие кота.

 

Но должен я еще сказать о тех животных,

Чьи светятся глаза сочувствием Христа,

На коих благодать забот его Господних

И светлый ореол - до кончика хвоста...

 

19 октября 1992

 

***

 

Я не помню, когда загорелся во мне этот свет,

Но еще я был юн, но еще я был мальчик почти, -

Оказалось, что мне больше сотни и тысячи лет,

Что проходят века, - а еще я в начале пути.

 

И я понял, что свет этот был где-то прежде меня,

И какой бы не брел я дорогою долгою бед,

И какая бы мне ни грозила в пути западня, -

Он навеки во мне - этот праздничный

девственный свет!..

 

8 ноября 1992

 

***

 

- Возроди меня в новом обличье, кормилица, -

Так сказал я вчера дорогой моей матушке, -

Чтобы мне из себя не пролиться, не вылиться,

Чтобы с детством играл я в пятнашки и ладушки,

 

Чтобы рядом со мною стояла ты ласково

В незабвенном своем чудодейственном облике,

И поведал я думу великую царскую -

Вот бы жить нам с тобой на земле и на облаке...

 

Вот бы плыть нам с тобою в лазури под парусом

И пускай бы нас ангелы Божии встретили...

Сколько минуло лет, а Господь не состарился,

Он и нам обещает удел долголетия.

 

15 ноября 1992

 

САМОУБИЙЦЫ

 

...И порою они оставляли записки,

Но в записках тех было лишь несколько строчек, -

Разве можно всю боль рассказать своим близким,

Провести их кругами своих одиночеств?..

 

И они уходили почти бессловесно,

Уносили в зенит свое детское горе...

Где-то там, в высоте недоступно-небесной,

Так доверчивы были рассказы изгоев.

 

И тянулись губами они по-старинке

К материнским устам сердобольно-тревожным,

И касались признанья их губ материнских

Поцелуем доверчивым и осторожным.

 

22 ноября 1992

 

***

 

Сейчас я подниму лицо свое, как знамя, -

Но кто же поспешит на мой безгласный зов?..

Ах, это снова мать с безумными глазами,

Со сворою своих четвероногих слов.

 

Давно ее слова бездомной стали мукой -

И вот они бредут за мной который год,

И вот они скулят обиженною сукой,

И жалуется мышь, и жалуется кот.

 

Да, каждое из слов проходит со слезами,

У каждого из слов гормя горит душа...

И все же им легко быть спутниками мамы -

У матери моей такой воздушный шаг...

 

У матери моей в ее обличье ветхом

Есть столько синевы и столько торжества,

Как будто соловей взахлеб поет на ветке

И вздохами ему ответствует листва.

 

23 ноября 1992

 

***

 

Погулял на своем я веку

По угрюмым тюремным дворам,

А теперь вышел срок старику

Побродить по загробным мирам.

 

И такой ему выпал вояж,

Что по телу - зловещая дрожь:

Хочешь стой,

           хочешь сядь,

                  хочешь ляжь -

Все равно ты куда-то бредешь...

 

Хочешь — верь Иисусу Христу,

Хочешь — тайно молись Сатане, —

Все равно ты бредешь в пустоту —

И вернешься к тюремной стене…

 

25 ноября 1992

 

***

 

Я хочу возвратиться в тот праздничный миг,

Где еще не знаком был с собой,

Где еще я не знал, что я буду старик,

И бродил по земле голубой.

 

Где еще я не знал, что я буду раним

Этой памятью трепетных лет,

И не знал, что я буду повсюду гоним

И во тьме оборвется мой след...

 

Я хочу возвратиться однажды туда,

Где когда-то сошлись все лучи,

Где в ладонях моих согревалась звезда,

Как озябший котенок в ночи.

 

1 декабря 1992

 

***

 

Я еще не сказал о себе ни полслова,

Я еще не нашел себя в далях вселенских

И не знаю еще, где зерно, где полова,

В простодушных скитаньях своих деревенских.

 

Я еще не всегда узнаю по привычке

Даже дом, даже окна родимого дома, -

И порою мое же мирское обличье

Предстает предо мною совсем незнакомым.

 

11 декабря 1992

 

***

 

Ах, какие слова мне она говорила,

Становилась счастливой любая минута,

А потом мои ноги слезами омыла

И ушла от меня в пустоту почему-то.

 

Почему-то пришлись по душе ей те скалы,

Чьи теснились вершины в пустыне безвестной,

И она погружалась душою усталой

В синеву высоты и бездонные бездны.

 

Но скитанья ее уходили следами

В глубину моих дум о ее совершенстве,

И не мог я ночами не думать о маме,

О дарованном мне бесконечном блаженстве.

 

Это было блаженство исполненной муки,

Это было блаженство любви разделенной, -

Я во сне целовал ее бледные руки

И они мне казались руками Мадонны.

 

17 декабря 1992

 

***

 

...Но ведь не было этого, не было этого, -

Если кто и ушел, то ушел понарошку,

И не надо напрасно на Господа сетовать,

Он вернет и отца, и собаку, и кошку.

 

Но вернуться они, словно после прибытия

Корабля из далекого плаванья в небе,

Из небесной земли, где ни кровопролития,

Ни вражды, где у каждого избранный жребий.

 

Вот отец мой: лицо его в праведном трепете,

И захочет он - будет летящею птицей

И захочет он - будет он птицею-лебедем

И любою несбыточною небылицей.

 

Но зачем же отцу эти странные облики,

Если он со своею улыбкою робкой

Путешествовал запросто с Господом под руку

По какой-то одной лишь им ведомой тропке...

 

18 декабря 1992

 

***

 

...А когда-то Христос от меня уходил

То в леса, то в глухую метель,

Но уже я по вечному следу бродил

И молился на сосны и ель.

 

Я готов был молиться в полях и во ржи,

Расцветал песнопеньями лес,

Потому что я так на земле дорожил

Милосердною вестью небес.

 

А теперь вот и я уже ветхий старик,

И последний в блаженном ряду,

И в устах моих шепота вещего крик:

- Я Христа лицезрел не в бреду.

 

Каждый куст откровеньем стоустым горел,

Были ветви подобием свеч,

И на каждой тропе я Христа лицезрел,

И скучал в ожидании встреч...

 

20 декабря 1992

 

***

 

Не лишайте меня этой власти над словом,

Это власть старика над любимицей-кошкой,

И когда я сижу в размышленье суровом,

Мое чудо глядит на меня из окошка.

 

Мое чудо глядит из далекого детства,

И себя узнаю я в доверчивом взгляде,

Расступаются годы скитаний и бедствий,

Это я и не я жил-тужил Христа ради...

 

Мое слово меня возвращает в былое -

Вот играет какой-то малыш на песочке,

Тот, кто голову позже посыплет золою,

Сочинит поминальные горькие строчки.

 

А порой мое слово уходит сурово

В неизвестные дали, тревогой влекомо, -

И скитается в поисках вещего Слова

За какой-то незримой чертой окоема...

 

21 декабря 1992

 

***

 

Укладываю тело в смертный сон,

Сокрыв сентиментальную слезу.

Я долго куролесил колесом,

Теперь пришел черед и колесу.

 

Я долго колесил по тем местам,

Где грешные смешались языки,

Где верят новоявленным христам

И где христам ломают костяки.

 

И эти лики дикие толпы -

Они меня томили и во сне,

И каждый сон развязку торопил,

Где я бесстыже корчился в огне.

 

Где я висел на дереве, остыв,

Умерив стихотворческий свой раж, -

И тень моя шарахалась в кусты,

Когда меня искал небесный страж.

 

24 декабря 1992

 

***

 

Молебственный рассвет или ветхозаветный

Скитальческий закат... Всегда в моем пути

Томился я своей отвагой беззаветной,

Хотел и я на след горящий набрести.

 

Христов ли это след, бродяга ли, измучась,

Оставил смертный вздох на пыльной колее, -

Я называл своей чужую чью-то участь,

Когда огонь души стелился по земле.

 

...Единая стезя связует страстотерпцев,

Единым торжеством святой огонь горит, -

Сегодня на пути сгорело чье-то сердце,

А завтра догорит и мой метеорит.

 

1 января 1993

 

***

 

Ничего о себе мне Господь не сказал,

Был мой взгляд и печален, и дик,

Но искал я на небе святые глаза

И искал я святой Его лик.

 

И покуда о Боге скорбел я душой,

Мне откликнулся кто-то живой:

- Я нашел, - закричал он в траве, - я нашел,

Вот он, Бог, - над моей головой.

 

То ли это кузнечик подпрыгнул в зенит,

То ли был мне архангельский глас,

Но увидел я в блеске мгновенных зарниц

Ликование Божеских глаз...

 

12 января 1993

 

***

 

...И когда мой отец умирал,

От сверканья высот оробев,

Сам Господь на трубе заиграл,

На продавленной старой трубе.

 

Это был изнурительный звук,

И смятенье лилось через край:

После многих и долгих разлук

Серафим возвращается в рай.

 

Возвращается в рай нищеброд

На свои пресвятые корма...

От земных бесприютных широт

Он давно уже спятил с ума.

 

И теперь он не знает, куда

Завела его шалая смерть:

Здесь повсюду одни господа,

Он один - неприкаянный смерд.

 

Он один во вселенной такой,

Что земля замирает вокруг,

И Господь ему машет рукой:

- Подходи, мой обиженный друг!..

 

17 января 1993

 

***

 

Мученики тоже умирают,

И душа наследует тот край,

Что зовется понаслышке раем,

Но лишь смерть для мученика рай.

 

Но лишь смерть с ее безумной волей

Распахнет простор наверняка -

И пустынным и безлюдным полем

Уведет седого старика...

 

Уведет его к родным истокам

По какой-то грозной колее...

Вот он, мальчик, озаренный Богом,

С огненною раной на челе!..

 

Вот они, те первые мученья,

Что сулила отроку судьба...

И обряд великий посвященья

В мученика, в Божьего раба.

 

18 января 1993

 

***

 

Вот сидим мы на веточке, словно воробышки,

Я, отец мой, и мать, и прекрасный Иосиф,

Мы клюем свое время, как малые зернышки, -

И напасти клюем мы, и лето, и осень...

 

Наши крылья окрепнут к какому-то августу,

И, почуяв скитальческую истому,

Улетим мы в лазурь бесконечную запросто,

Мы ведь знаем дорогу к Господнему дому.

 

И никто разлучить нас не сможет, обугленных,

Мы заполнили небо своим умираньем

И в пути его вписаны вечными буквами,

Проносясь метеорами между мирами...

 

19 января 1993

 

***

 

...И таким был кровавым и долгим закат

На исходе жестокого дня,

Словно это Христос был вторично распят

Или люди распяли меня.

 

Но я помню и то, что себя распинал

Каждый день на позорном кресте,

И себя я в распятом Христе узнавал,

И скорбел о своей высоте.

 

С высоты этой страшной видна мне юдоль

Откровений моих и невзгод,

Где моя обитала предвечная боль

И таился смертельный исход...

 

21 января 1993

 

***

 

Господь меня найдет и в этом смрадном месте,

Я буду извлечен бестрепетной рукой

И встанут надо мной забытые созвездья,

И душу посетят безлюдье и покой.

 

Да, душу посетит великое безлюдье

И только робких трав заговорят уста...

Тогда-то высоту вдохну я полной грудью,

Тогда-то и меня заметит высота.

 

29 января 1993

 

***

С какой прямотою со мною общались

собаки и кошки, Господние други,

и шерстью души моей детской касались,

как будто ко мне прикасались их руки.

 

Как будто ко мне прикасались их вздохи:

— Нас мучает холод, и голод нас мучит,

и мы подбираем объедки и крохи,

но это Господь нас смирению учит…

 

Скитайся и ты по дворам и кварталам,

и хвост поджимай обречённо-убого,

живи на задворках, довольствуйся малым

и помни, что всё это — Божья дорога…

 

31 января 1993

 

***

 

Я еще побреду по горячему следу -

Этот горестный след будет вечно горяч -

И однажды приду к сотрапезнику-бреду,

Чтобы пить за здоровье своих неудач.

 

Кто же он, этот бред, каковы его речи?..

Он то в пестром тряпье, то сидит нагишом,

И горят на столе поминальные свечи,

Словно это душа расстается с душой.

 

И у бреда в запасе есть перья жар-птицы,

Вот грустишь ты, себя проигравший игрок,

А на плечи твои ликованье садится,

Золотое перо опустилось в свой срок.

 

И в касанье пера ты почувствуешь крылья,

И тобой овладеет знакомый восторг, -

Вот и кончилось бремя мирского бессилья

И тебя обнимает родимый простор...

 

3 февраля 1993

 

***

 

Мерцающих свечей библейские миры

И вещая звезда на темном небосклоне...

Неправда, что уже я вышел из игры,

Что на груди сложил я мертвые ладони.

 

Еще я по тропе скитальческой бреду,

Еще меня мои печали не забыли,

Еще я, обогнув в пути своем звезду,

Бреду по той тропе, где нет юдольной пыли.

 

И горняя трава мерцает под ногой...

Но кто же этот "я" в загадочном обличье,

Когда ни рук, ни ног, и я совсем другой,

Когда во мне крыло затрепетало птичье?..

 

9 февраля 1993

 

***

 

Не будьте так жестоки к старику,

Он оскорблен бессчетными годами

И столько прожил на своем веку,

Что мог бы рассказать вам об Адаме.

 

Адам был юн, когда седой старик

Возник как бы из темного колодца

И уходил с клюкой на пустыри,

И странствовал в оврагах где придется.

 

Он находил те мрачные места,

Где все дышало смутой и тоскою,

Где позже объявился след Христа

С его презреньем к сытому покою.

 

Старик искал не святости в раю -

Искал он ту забытую округу,

Где душу бесприютную свою

Он не доверит ни врагу, ни другу...

 

15 февраля 1993

 

***

 

Единожды солгав, что нет на свете Бога,

Уже ты не уйдешь от стражи Божьих глаз

И станет западней житейская дорога, -

Ты проклят немотой своих безбожных фраз...

 

Единожды солгав, ты будешь лгать и дальше

И перейдешь запрет кощунственной черты, -

Не вечно Божий гнев стоять будет на страже

Твоих бессвязных фраз и мерзкой немоты...

 

14 февраля 1993

 

***

 

А его хоронили не люди, а нелюди И

И таили в усмешках недобрые лица,

Но уже протрубили прощание лебеди

И печально запела какая-то птица.

 

И какая-то птица запела так жалобно,

Что заплакал и он, упрекая кого-то:

"Ах, родимая лучше меня не рожала бы,

Непутевому гостю закрыла ворота.

 

Ах, сердечная, лучше бы мне в неизвестности

Пролетать над землею, как дух искрометный,

И не знать униженья и страха телесности,

Быть блаженною вестью печали Господней..."

 

19 февраля 1993

 

***

 

Разве можно память отобрать,

Разорвать преемственную цепь?..

Ведь глаза свои оставил брат

На моем страдальческом лице.

 

И недаром на моем кресте

Проступает этот кроткий лик:

Мы ведь были братья во Христе

Оба из сословия калик...

 

Брат мой, ты проходишь не спеша

По своим скитальческим стезям...

Кажется, что шествует душа

По своим пролившимся слезам.

 

Все такой же - праведен и вшив

Рубище-дерюга напоказ...

В нищем одеяние души

Есть услада для Христовых глаз...

 

6 февраля 1990

 

***

 

Только тот, кто скитался на облаке,

Не боясь безрассудного грома,

Брел со мной в высоте рука об руку,

Был хранителем отчего дома.

 

Отчий дом оказался вселенною -

На ее необъятных просторах

Разместился я с ношею бренною

И проклятий моих, и восторгов.

 

Но не этою горькою памятью

Я дышу, уходя в бесконечность, -

Я учусь у созвездий их грамоте,

Исповедую пешую вечность...

 

10 марта 1993

 

***

 

Тихо, благодарственно, в кровати

В незабвенный час

Я покину землю Христа ради,

Ради Божьих глаз.

 

Я покину землю осторожно,

Чтобы за душой

Не спешил с усмешкою безбожной

Кто-либо чужой.

 

И уже на первом повороте

В неземную даль

От меня уйдут останки плоти,

Отлетит печаль.

 

На просторах вечности парящей,

Где витает дух,

Поплыву я, словно одуванчик,

Свой роняя пух.

 

Но не пух цветочный беспризорный,

Не воздушный шар, -

Это сыплет праздничные зерна

Вещая душа.

 

Это я, томимый неким зовом,

Это я, святой, -

Засеваю землю новым словом,

Новой правотой.

 

24 марта 1993

 

***

Похороните меня рядом

С моей последней неудачей.

Я на нее уставлюсь взглядом

И возликую, и заплачу.

 

Она и в склепе погребальном

Чуть-чуть отлична от усопших.

Она немотствует печально,

Одета саваном рогожьим.

 

И на ее печальном лике

Какой-то отблеск беспризорный.

И это не созвездий блики –

Плевок Отечества позорный.

 

Да, такова ее награда

Потомкам добрым в назиданье!

За все круги земного ада

За бесконечное скитанье...

 

29 марта 1993

 

***

 

Мне казалось всегда, что Господь где-то рядом –

Вот его я окликну взволнованным голосом,

Вот я с ним обменяюсь восторженным взглядом,

Зацвету в его взоре налившимся колосом.

 

Мне казалось всегда - и не только казалось, -

Что Господь у моих пребывает истоков,

Что внушаю ему я надежду и жалость,

Что в соседстве с Творцом я один из немногих.

 

И что только котенок имел это право -

Быть повсюду хозяином собственной воли,

Ибо там, где котенок, и трон, и держава,

И повсюду сидит он на райском престоле.

 

8 апреля 1993

 

***

 

Господь, Господь, ведь это не за мной

Придут они с кровавыми мечами...

Я был устами кротости земной,

Да буду пощажен я палачами.

 

Небесный ли палач, земной ли кат -

Для сердца страстотерпца все едино...

Ведь у Того, Кто древле был распят,

Сочилась кровь из язв Его гвоздиных.

 

Господь, Господь, вотще не согреши

И не губи Господнюю козявку...

Ведь за нее все воинства души

Поднимутся по праведному знаку.

 

Поднимается бесчисленная рать

Всех, кто сумой бродил по белу свету...

Тогда, Господь, тебе несдобровать,

Тебя все жертвы призовут к ответу.

 

28 апреля 1993

 

***

 

Под этим крестом, на единственном месте вселенной

Лежит мой возлюбленный брат или друг мой сердечный...

Да будет сокрытое имя его незабвенно,

Отныне изгнанник избрал своим спутником вечность.

 

Отныне он ветром вселенским наполнен, как парус,

Отныне житейская смута его не тревожит,

Отныне ему не грозит беспросветная старость,

Ведь тот, кто однажды ушел, с каждым днем все моложе.

 

И вот он у Бога играет в саду на песочке,

Песок золотистый течет, щекоча ему пальцы,

Текут царедворцы, текут гордецы-одиночки,

Текут нищеброды, текут мореходы-скитальцы...

 

13 мая 1993

 

***

 

Словно я после смерти ступил на какую-то землю,

Где живут только духи и бродят по синим горам,

И меня накрывают деревья широкою тенью,

Сопричастен и я милосердным загробным дарам.

 

Кем я стал после смерти? Я стал разноцветной метелью

Моих легких мгновений, я стал огоньком мотылька,

Что расстался на миг со своей золотой колыбелью

И покинул в полете священную завязь цветка.

 

И еще после смерти мне стало казаться порою,

Что я весь превратился в замирное зренье и слух,

Что витает мой дух над какою-то синей горою

И пронизан лучами вселенной мой трепетный дух.

 

15 мая 1993

 

***

 

...И если говорил я "небо", то затем ли,

Чтоб умалить юдоль?.. О нет, на небесах

Я видел как цветут неведомые земли,

Как бродит кроткий зверь в загадочных лесах.

 

И это в небесах я видел мать с клюкою -

Увы, ее и там неласковы пути,

И все ж она была счастливою такою, -

Она была добром Христовым во плоти...

 

И только небеса моею были сутью,

И только в небеса я верил, как в залог,

Когда в юдольной тьме бродил я на распутье

И был моей звездой и обретеньем - Бог.

 

16 мая 1993

 

***

 

Еще вам захочется к Господу Богу

Прийти за своим милосердным спасеньем, -

И я, только я укажу вам дорогу,

Я с нищей сумой исходивший Россию.

 

И я, только я буду знать, за какою

Таится грядою чертог Самодержца, -

И я поведу вас вослед за собою,

Вослед за пророческим трепетом сердца.

 

19 мая 1993

 

***

Простите меня, что из этих замызганных стен

Я вышел на волю - и проклял темничные стены,

А вам не дождаться уже никаких перемен,

Какие же могут у узников быть перемены?

 

Все те же жестяные миски и гнилостный суп,

И тот же кусок несъедобного жесткого мяса.

- Господь, - говорил я Ему, - до чего же ты глуп,

К тому же ты повар весьма невысокого класса.

 

Да, я богохульствовал в этом отсеке судьбы,

Где слышен порою глумления дикого возглас

И где на меня напирали бугристые лбы.

Поди-ка узнай, что у каждого в залежах мозга?!

 

Я тоже облизывал миску своим языком

(Конечно, своим, не собачьим же и не кошачьим),

И в горле моем собирался щекочущий ком,

Сейчас я заплачу, о. Боже, сейчас я заплачу!

 

Сейчас я заплачу и мальчиком стану больным,

И матушка спросит: - Чего же ты плачешь, сыночек?

Ведь ты был веселым всегда и таким озорным,

А нынче со мною последний гуляешь денечек.

 

1991-14 сентября 1993

 

***

 

Боже мой, сколько маленьких девственных тайн, –

И не раз наблюдал я украдкой,

Как смеется котенок – и держит у рта

Свою мягкую белую лапку.

 

И у птиц есть загадочный птичий пароль,

Он щекочет им тонкие нервы:

Вот синица–принцесса и попка-король:

Попугай Попугаевич Первый.

 

И когда раскрывается лоно цветка

И цветок так счастливо шалеет, –

В эту тайну заглядывают века

И идет шепоток по вселенной…

 

10 июня 1993

 

***

 

Только миг мы живем на земле этой странной,

Даже тот, кто ютился в лачуге заброшенной,

Уплывает однажды в далекие страны

И качается в лодке один-одинешенек.

 

Эта лодка сколочена наспех и грубо,

Шесть досок да покраска - и все тут изделие,

Но ее не страшат океанские глуби

И причалит она за далекими землями.

 

И Господь - он окликнет ее на причале:

- Кто там в лодке лежит в беспробудном унынии?..

Отрешись, мой дружок, от загробной печали

И вдохни милосердное, вечное, синее...

 

Милосердие звезд, милосердие полночи,

Милосердие плеска волны убывающей,

Милосердие птицы почти что беспомощной,

В беспредельную синюю даль улетающей...

 

30 марта 1993

 

***

Это вовсе не я, это тело, такое большое,

Что зовут его всяко - и руки, и ноги, и грудь,

Ведь могло оно быть только легкою птицей-душою,

Или даже не птицей, а бабочкой, пестрой чуть-чуть.

 

Или бабочкой белой, или с разноцветным узором:

Никогда я себе не казался мужчиной в соку,

Но я был вперемежку: и с радостью детской, и с горем

Старика-страстотерпца, и был на своем я веку

 

Всяким образом божьим, и было порой что-то бесье,

Что-то бесье во мне. Но мечтал я о вольном крыле,

И я все-таки птица, когда я гляжу в поднебесье

И когда забываю, как долго я жил на земле.

 

14 июня 1993

 

***

 

В этом доме проклятье и благословенье

Уживаются рядом, как сирые сестры,

И порою его посещает забвенье,

Словно год обрывает себя високосный.

 

И тогда в тишине заблудившихся суток,

Как в завалах подземного темного склепа,

Спотыкаясь, бредет помраченный рассудок,

Натыкаясь на голые стены нелепо.

 

Этот дом опустел - или в дом поселили

Постояльцев каких-то невзрачно-случайных,

Тех, что долго лежали в постылой могиле

И не помнят уже о подслушанных тайнах.

 

И порой в этом доме гремят барабаны -

И откуда тот шум? И откуда смятенье? -

Словно дьявол гремит понарошку гробами,

Словно празднуют демоны грехопаденье...

 

21 июня 1993

 

***

 

- Здравствуй, мама! - скажу я спустя полстолетья, -

Вот мы снова с тобою сидим-говорим,

И прекрасно пристроены все твои дети,

Кто в раю, кто в аду, только каждый незрим.

 

И никто о незримых не вспомнит, не просит,

Каково им теперь без родного лица...

Может быть, стал травою Прекрасный и Иосиф

И пасется на травушке свежей овца.

 

27 июня 1993

 

***

 

Почему столько нищих толпится за дверью,

Почему столько слов, столько лиц беспросветных,

И под силу ли мне их восполнить потери,

И вернуть им слова откровений заветных?..

 

И под силу ли мне совладать с исступленьем

Этих гордых сердец, с их сокрытою мукой,

И поднять этих нищих однажды с коленей,

Целовать непорочные тощие руки?..

 

29 июня 1993

 

***

 

...И вот человек умирает взаправду,

И дьявол грохочет чугунную рельсу,

И вопли приветствий несутся по аду, -

Загробные тени так рады пришельцу.

 

Увы, присмотревшись к недвижному лику

И быстро вращая пустыми зрачками,

Они обдерут его скопом, как липку, -

Останется остов загробной печали.

 

Он больше не будет земным человеком, -

Распались навеки привычные звенья,

И все унеслось по неведомым рекам

В какую-то синюю бездну забвенья.

 

1 июля 1993

 

***

 

Эти слухи пришли не от Бога,

Их давно распустил Сатана, -

Я де самый убогий убогий

И за мною сплошная вина.

 

Я де выгнан из Божьего храма,

Я де - путник бродяжьих дорог,

И меня даже грешная дама

Не пускает на злачный порог.

 

- Хорошо, - говорю сатане я, -

Но известно ли вам, остряку,

Что могу я и землю, и небо

Заточить в золотую строку?..

 

Что, словами на воле играя,

Я могу над землей барыша

Поселить себя в области рая,

Как моя пожелает душа.

 

...Не найти вам такого, как я вот,

Заклинатели слов - посему

Мне не страшен ни Бог и ни дьявол, -

Я владыка в своем терему...

 

1990-7 июля 1993

 

***

 

Какой-то тайный ход нашел он во вселенной,

Какой-то тайный ход, какой-то тайный лаз,

И вот рисует сны в пещере сокровенной,

Поскольку он теперь посмертный богомаз.

 

И вот рисует сны, где на горе высокой

Стоит высокий храм, а в храме стая птиц

Кружит вокруг чела Иконы Одинокой,

А купол так широк, что нет ему границ.

 

Во сне, не наяву взлетели в небо птицы,

И каждая из птиц свою избыла плоть,

Как-будто их листал, как светлые страницы,

Какой-то вешний вихрь, а может сам Господь…

 

1990 - 29 июля 1993

 

***

 

Уже моей руки коснулся сирый холод,

Как будто смертный срок мне говорит: "Пора..."

Когда-то был я юн, когда-то был я молод

И стал я стариком - не дале как вчера.

 

Уже моей руки рука коснулась смерти

И слышу я слова (какой волшебный бред!):

"Ты не однажды жил на этом белом свете,

Затмится белый свет - другой забрезжит свет...

 

Ты снова выйдешь в путь в обличье страстотерпца,

Затем, что так далек твой дом и твой очаг,

Затем, что у тебя в груди такое сердце:

Стучать ему всегда, без отдыха стучать...

 

Стучать ему в беде, стучать ему от боли,

Стучать ему резвясь, как зайцу в барабан,

Затем, что ты всегда гулял-играл на воле, -

Веселою слезой была твоя судьба..."

 

1991 - 13 августа 1993

 

***

 

Не присылайте за мной ваших ревностных слуг, -

Не обнаружат меня нерадивые слуги:

Я поселил под землею свой робкий испуг,

Птицы над гробом моим закружили в испуге.

 

Но и в земле не найдете вы зримых примет

Вечного страха, печали моей несусветной, -

Стал обиталищем скудного праха весь свет,

Но о былом я вздыхаю своем неприметно.

 

Что же в былом задержало незрячий мой взгляд,

Что помешало моей вековечной дремоте?..

Эти букашки спешат на великий парад, -

Этот парад скоморохов и схимников плоти.

 

Нет, ни единого мига мне не изменить,

Так вот и буду лежать под кладбищенским вязом,

Но протянулась к былому незримая нить,

С мигом каким-то дыханьем коротким я связан.

 

31 августа 1993

 

***

 

И если это так, и прав Господь в той мере,

В которой прав палач, не слышащий мольбы, -

Я все равно в своей не поколеблюсь вере

И мне не уберечь безродной головы.

 

Я все равно правдив той правдою убогой,

Которая на мне как грузная гора,

И в маске палача я узрю облик Бога, -

Благословен Господь с наличьем топора...

 

4 сентября 1993

 

***

 

Так глубоко зарыт ты, так зарыт,

Что мне невмочь киркою рудокопа

Добраться до твоих земных обид,

Услышать твой глухой загробный ропот.

 

И даже не земля тебя взяла -

Такая мгла бывает только в склепе,

Где дьявол ворошит свои дела,

Ввергая души мучеников в трепет...

 

Но я и там, где отступил Христос,

Найду тебя в твоем беззвучном плаче,

И подарю святое бремя слез,

Святое бремя слез моих горячих...

 

11 сентября 1993

 

***

 

 Даже звери пушистохвостые

Научились вослед за мной

Говорить просветленно "Господи"

И покой обретать земной.

 

Даже звери при малом разуме

Говорили: -Отец-Христос,

Мы тебе  лишь, Христу, обязаны

Тем, что есть и душа, и хвост...

 

Позови нас в Христово царствие

На прощеной твоей Руси

И прими, Христос, благодарствие

От неназванных малых сих...

 

13 сентября 1993

 

***

 

Это вы мне сказали, что нет больше Бога на свете -

Кто-то видел его, но в далеком забытом году,

И теперь это знают и старцы, и малые дети -

Он ушел в никуда и оставил на память звезду.

 

Он ушел в никуда, ничего не оставив на память -

Ни звезды, ни следа, ни горящего в поле куста,

И за ним мы напрасно земными ступаем стопами,

На исходе пути - пустота....

 

...Но я все-таки знаю, что где-то в неведомом царстве

Есть неведомый Бог - он сидит на обугленном пне

И пред ним преклонила колени смиренная паства, -

Средь жуков и букашек оставлено место и мне...

 

3 августа 1993

 

***

 

Это буду не я, это будут лоскутья молитвы.

Или крылья птенца, или легкий полет мотылька.

И еще будут все мои мысли травой перевиты,

Как травой перевиты побежки букашки, жука.

 

И лоскутья молитвы за пазуху ангел припрячет,

А потом развернет их на небе – сей свиток святой:

"Вот, Господь, посмотри, как живая душа его плачет!

Это тот, кто без Бога остался в миру сиротой".

 

5 августа 1993

 

***

 

А я давно живу в том бесноватом граде,

Где даже у детей в руках тяжелый камень,

Где нищие слепцы не бродят Христа ради,

А ангелов-скопцов дубасят кулаками.

 

В том городе живут лихие горожане,

Чьи деды и отцы работали на бойнях,

Они поют псалмы и крестятся ножами

И целят в лебедей из пушек дальнобойных.

 

И женщины живут в том городе беспечно,

Они творят убой, они всегда при деле,

Они в свои дома приводят первых встречных

И душат на своих предательских постелях…

 

18 сентября 1993

 

***

 

Я буду двести лет брести к тебе навстречу,

И сто, и двести лет все также прямиком,

И если я в пути однажды Бога встречу,

Скажу, что недосуг болтать со стариком...

 

Мне не о чем, Господь, в пути с тобой судачить,

Ступай-ка от меня, мой старческий дружок,

Ведь где-то ждет меня отчаявшийся мальчик,

Над буйной головой трепещет голубок...

 

Все где-то ждет меня моя былая доля...

О мальчик, все кругом считают барыши,

А я с тобой давно развеял ветер в поле,

Вот так мы и живем с тобой - две души...

 

"Душа" я говорю, а это слово ветер,

И ветер и душа блуждают наугад,

И ничего душе не надобно на свете -

Шагать бы и шагать куда глаза глядят...

 

1991 - 19 сентября 1993

 

***

Я напрасно молил о спасенье…

На мои бесконечные вопли

Отзывались лишь кошки в России,

А потом эти кошки издохли.

 

Уцелевшая старая кошка,

Я гляжу на помойную свалку,

 Где и я пировал так роскошно

И обнюхивал мертвую галку.

 

…Был и я в этом мире не лишним,

Потому-то и верил я сказкам,

Потому-то и был я всевышним

По-особому как-то обласкан.

 

Так ласкают детей обреченных

Сердобольные пальцы монахинь,

И на лбах их сухих и прощенных

Догорают последние страхи.

 

22 сентября 1993

 

***

 

Я тоже та кошка, которая бродит в ночи

И мир наполняет бессонницей плачущих глаз:

За каждым углом поджидают ее палачи,

Уж не однажды кошачья слеза пролилась.

 

Уже не однажды вдогонку кошачьей слезе

Катился заливистый лай оголтелых собак,

И кошка горела в своей первобытной красе

Под взглядами сотен и сотен прохожих зевак.

 

И кошка горела, как факел, в господней руке,

И факел им путь освещал в запредельный эдем,

Где кошка и Бог говорят на своем языке,

И этот невнятный язык не разгадан никем...

 

9 октября 1993

 

***

 

И это не я - Господь вас судит строго,

Он помнит, как я брел в пустыне нагишом,

Как в рубище худом влачился я убого, -

И этим жребий ваш был тоже предрешен...

 

И это не меня - себя вы гнали в шею

За зримую черту и загоняли в ад, -

А я ведь помню дни, когда вам о душе я

Твердил - и так был чист мой просветленный взгляд...

 

25 июня 1992

 

***

 

Дайте мне умереть по-хорошему,

Чтобы я ни о чем не грустил

И прислушался к голосу божьему

На закатном исходе пути.

 

Он всегда говорил со мной ласково, -

И теперь обещает Он мне,

Что окажется смерть моя сказкою

Где сижу я на белом коне.

 

22 октября 1993

 

***

 

Отяжелели веки у отца

И под глазами загустели тени,

И он не походил на мертвеца,

А походил на ангела в смятенье.

 

На ангела со сломанным крылом

Он походил – и в небе где-то рядом

Стоял Господь, как нищий за углом,

И на отца смотрел скорбящим взглядом.

 

23 октября 1993

 

***

 

Где-то в мире и я объявлюсь со своею повадкой -

То ли я нищеброд, то ли вольный прохожий цыган,

И бродячему псу подмигну я по-свойски украдкой,

И весь мир положу я к его бескорыстным ногам.

 

Ах, ведь ноги собаки зовутся по-прежнему "лапы",

Я повсюду их видел, повсюду я их узнавал,

И я кланялся лапам - и так благодарственно плакал,

И ладонями матери бережно их называл.

 

Да, я знаю, что я - богохульца, безумец, убогий,

Но я знаю и то, что душою я чист, как дитя,

И что я и собака - любимые дети у Бога,

И земные грехи наши судьи на небе простят...

 

31 октября 1993

 

***

 

По прошествии многих часов после смерти

На пути моем, словно расцвеченном флагами,

Угасали, как зори вечерние, черти,

Загорались, как зори рассветные, ангелы.

 

Загорался и я, загорался и гаснул,

Был я тем и другим, был я бесом и ангелом,

И не мог я себя уберечь от соблазна,

Мне в обличье любом хорошо одинаково...

 

И не надо пугать меня пламенем ада,

Я все дни свои жил в огнедышащем пламени,

И меня называть сумасшедшим не надо

Лишь за то, что я верен был адскому знамени...

 

2 ноября 1993

 

***

 

Когда я умом так загадочно тронулся,

Как трогает ветер листву перед бурей,

Я стал обладателем дикого голоса -

В нём крики и хохот и бешенство фурий.

 

Но голос порой становился серебряным,

Когда я касался седин материнских,

И мать проходила со мной под деревьями,

Вокруг раздавались весёлые писки.

 

Ах, всё это детства и флейты и скрипочки,

Беспечного детства благие деянья...

Вот мальчик - в траве, он поднялся на цыпочки

И Господа-Бога увидел сиянье.

 

6 ноября 1993

 

***

 

Господь не воскресит меня, как Лазаря,

А если воскресит меня, куда же

Я побреду печалью нерассказанной,

Пока не остановят меня Стражи?..

 

Пока меня не спросят седовласые,

Как нынче во вселенной вести,

И что о них я Господу рассказывал,

Какой в беседе удостоил чести.

 

Но не о них беседовал я с Господом, -

Я вопрошал его незрячим взором,

Зачем меня в обитель безголосую

Он поселил с моим безмерным горем?..

 

И почему мне не расскажет травушка,

Сокрывшая могильную землицу,

Где нынче обитает моя матушка,

В какую она верит небылицу...

 

7 ноября 1993

 

***

 

Если даже Господь стариком меня сделает,

Повинюсь я ему с затаенной усмешкой,

Что однажды на гору взошел снежно-белую

И играл со своей сединой безмятежно...

 

Я играл с сединою с усердием мальчика

И себя засыпал, как цветами, снежками,

Словно вынул себя из волшебного ларчика

На глазах у доверчивой ласковой мамы...

 

11 ноября 1993

 

***

 

 

Я однажды уйду в долгожданный покой,

В пресвятую обитель погоста,

Где Господь меня тронет своею рукой, -

Долгожданного мертвого гостя.

 

Где Господь меня тронет рукой неспроста:

Я радел обо всех без изъятья,

В каждой божеской твари я видел Христа -

И страданье его, и распятье...

 

Я не стану заране тревожить судьбу

И гадать о грядущем заране,

Но я знаю, что буду я жив и в гробу,

Что бессмертно мое состраданье...\

 

13 ноября 1993

 

***

 

И вот душа на травянистом ложе

Приемлет образ мошки и букашки,

Но не святою быть она не может,

Ей даже помышлять об этом страшно.

 

И есть еще на свете крылья птицы,

Ее воздушное преображенье,

Она такие видит небылицы,

Что убыстряет резкое движенье.

 

Но нет, ее движенье в небе плавно,

И ей доступны райские высоты,

И это все так сказочно, так славно —

Душа и птицы, травы и полеты...

 

18 ноября 1993

 

***

 

Как мало добрых слов я слышал от отца,

Но и не слышал злых; он часто был рассеян

И на людей глядел глазами пришельца,

Как будто ничего не знал он о России.

 

Как будто он чужак - и верит лишь с трудом

(И даже иногда томит его досада),

Что этот вот очаг - его родимый дом

И эта вот семья - его родные чада...

 

А виделась ему далекая звезда,

Далекая звезда в просторе бесконечном, -

Он сердце на земле оставил навсегда,

Оно горит огнем мучительным и вечным...

 

21 ноября 1993

 

***

 

"Вот тебе и вся наука", - так сказал Господь

И оставил меня шастать по чужим дворам...

Постепенно стала ветхой старческая плоть.

Я не нажил, побирушка, своего добра.

 

"Вот тебе и вся наука" - поле и судьба.

Не избыть мне, горемыке, горестных годин...

Отираю рукавом я смертный пот со лба.

Раз пошла такая пьянка - веселись один...

 

Ах, Господь, пошли мне кошку и худого пса.

Я не знаю лучшей дружбы и родней родни...

Я приду к Тебе однажды с кошкой в небеса

Я приду к Тебе с собакой - нас ты не гони...

 

Вот, Господь, какое дело и какой итог,

Нас теперь всего лишь трое, каждый свят и благ,

Мы разучивали хором это слово "Бог",

Помнят все наши молитвы поле и овраг.

 

Нас всего теперь лишь трое, четверо с Тобой.

Нас спасли босые ноги от людских погонь...

Будь и Ты, Господь, доволен нищенской судьбой,

Возведи над нашим сбродом вещую ладонь.

 

26 ноября 1993

 

***

 

Не беда, что я где-то в дороге забыл свое имя,

Мне подскажут его суетящиеся мураши,

Потому что я долгие годы блуждал вместе с ними

По обочине мира, по темным тропинкам души.

 

И подскажет мне Бог, почему я ступил на дорожку,

Где одни лишь забытые пасынки мира сего,

Почему так любил я собаку и тощую кошку,

Почему я провидел небесное их торжество...

 

8 декабря 1993

 

***

 

А мне уже не ходится, а мне уже не дышится,

Лежал бы я на травушке, как малое зверье,

И пусть родное небушко в глазах висит-колышется,

Я в нем увижу матушку, и вспомню про нее.

 

Бродила моя матушка, по малости, по шалости -

Всего лишь хлеба корочка да капля молока

Да луковица надобна для нищенской усталости,

А от большого варева - подступит под бока.

 

А от большого варева, а от большого печева

Спешили ее ноженьки под ржавые кусты,

Где с божьими пичужками делить ей было нечего,

Где хаживали с песнями посконные христы...

 

Ах, мать моя не барыней была, а нищебродкою,

И получил в наследие я тощую сума,

И получил в наследие улыбку робко-кроткою,

И слезный голос песенный - не знаю почему.

 

Да потому, что с матушкой бродил и я по терниям,

Терпел и поношения, и слезы от людей,

Но верил я, что Боженька зажжет звезду вечернюю

Над долей моей матушки, над долею моей...

 

И пусть к исходу странствия иссякли наши силушки,

Пускай большою тучею закрыло окоем, -

Уже мы с нею ангелы, уже трепещут крылышки,

Уже в родной обители мы с матушкой вдвоем...

 

14 декабря 1993

 

***

 

Здравствуйте, мертвые, праздник сегодня у нас новогодний,

Я вас зову - и друзей, и забытых подруг...

Может быть, милостью вечной господней

Вдруг оживете вы, заговорите все вдруг.

 

Самые кроткие, нежные самые речи -

Речи умерших... Сопутствуют им простота

И благородство (к почившим притронулась вечность),

И откровенность беззубого полого рта.

 

Может быть, ту я услышу, которая прежде

Мне не сказала каких-то заветнейших слов...

(-Как изнурял я себя, замирая в надежде,

Бабочкой бился ночною в ночное стекло!..)

 

Здравствуйте, здравствуйте, полуистлевшие лица,

Мы - пилигримы и краток наш путь на земле,

Эта же встреча - она бесконечно продлится, -

Всех до единого я различу вас во мгле...

 

24 декабря 1993

 

***

Господь, не уходи из этих детских слов

И детские глаза беречь мне заповедай,

Чтобы я мог в бреду узнать твоих послов —

В прозрачной чистоте предутреннего бреда.

 

Узнать твоих пичуг, и кошек, и собак,

Всех тех, кого моя оплакала утрата,

Кто думу затаил в высокомудрых лбах,

Как будто это лбы наследников Сократа...

 

27 декабря 1993

 

***

 

Когда бы так заплакать радостно,

Чтобы слеза моя запела

И, пребывая каплей в радуге,

Светилось маленькое тело.

 

Чтобы слеза моя горчайшая

Была кому-то исцеленьем,

Была кому-то сладкой чашею

И долгой муки утоленьем.

 

Когда бы так заплакать бедственно,

Чтобы смешались в этом плаче

Земные вздохи и небесные,

Следы молений и палачеств.

 

Заплакать с тайною надеждою,

Что Бог услышит эти звуки -

И сыну слабому и грешному

Протянет ласковые руки...

 

31 декабря 1993

 

***

 

В раю меня не видели, в аду меня не видели,

Ни в городе не видели, не видели в глуши, -

Я обитал в неведомой монашеской обители

И пел простые песенки во здравие души.

 

Монахов было несколько -Полкан да кошка-Мурочка

У кошки с песнопеньями совсем не шли дела

И мы корили ласково: - Какая же ты дурочка,

Опять не ту мелодию ты, Мурка, завела...

 

Но пел псалом торжественный воробышек на

веточке,

Он пел в самозабвении, возвеселясь в душе.

И я наряд монашеский из разной ладил ветоши,

Чтобы пестреть воробышку на взлёте-вираже.

 

Сходились звери разные на наши песнопения,

Ступал медведь разлаписто и слезы утирал...

- О, Господи, - хотелось мне сказать в своем

смятении, -

Услышь ты наше пение, монашеский хорал...

 

Услышь меня ты, Господи, монаха никудышного,

Я - в поле опустошенном ненужный колосок,

Но славил своим голосом молебственным

Всевышнего,

И был правдив мой бедственный, блаженный

голосок...

 

15 декабря 1993

 

***

 

Воробышек - посол Христа отважный -

Сказал, что я Христу зачем-то нужен,

Но не настолько дело это важно,

Чтобы послу не искупаться в луже...

 

И сам Христос с улыбкою несмелой

Возник в сиянье солнечных лучей:

-Такое вот, дружок, - сказал он, - дело,

Позвал тебя, да и забыл, зачем...

 

- А дело в том, - затренькали синицы, -

Что мы живём лишь несколько минут,

И будем мы беспечно веселиться,

Покуда нас из пушек не убьют...

 

Христос, пригладив крылышки у птицы,

Сказал - и просветлела высота:

- Людские прегрешенья - небылицы,

Блаженны возлюбившие Христа.

 

1992 - 8 января 1994

 

***

 

Меня не узнали на людном базаре -

Я слишком был крупен для щелок торгашьих,

И только Господь роковыми глазами

Глядел на меня, разметав своих стражей.

 

И только Господь из предгорий заката

Какие-то знаки мне делал руками,

Как будто его донимала досада, -

А красный закат осыпался кусками...

 

А я был в смятенье своем несвободен,

Хотелось мне крикнуть торгашеской своре,

Что я не бродяга, а ангел Господен,

Что встречусь с собою на небе я вскоре.

 

Что встречусь я с Богом своим непременно,

Вернусь в свои райские светлые кущи,

И это случится сейчас же, мгновенно,

Случится со мною на людной толкучке...

 

11 января 1994

 

***

 

Вот уже восьмой десяток не возьму я в толк

(Ну и возраст, хоть икону с постника пиши!),

Почему я не собака, а гонимый волк,

Волк, что бродит-нищебродит верстами души.

 

Почему не грел я лапы псом у очага,

Не высовывал из пасти преданный язык,

А повсюду чуял нюхом запахи врага,

А повсюду чуял в небе запахи грозы...

 

На моих путях-дорогах лютый враг один -

И повсюду на зверюгу он наводит страх...

Это с дулом смертоносным бравый господин,

Это господин в высоких рыжих сапогах.

 

Грохнет выстрелом винтовка - не собрать костей,

Вот и смертная икота, время умирать...

Иногда же он стреляет в ангелов-гусей,

Поредела в божьем небе ангельская рать.

 

Я лежу, не зная толком, кто во мне убит,

Может быть, убита птица, ангелова плоть,

Но болит-болит у волка сердце от обид, -

Вам за все мои обиды отомстит Господь...

 

26 ноября 1993

 

***

 

 Когда я волю дал гривастым скакунам

Был песенный мой луг копытами истоптан,

И в лунный звездопад лицо я окунал,

Разбуженная высь грозила мне потопом.

 

Когда я волю дал страстям моим, светло

Мне было лишь от стрел, во тьме зажженных громом,

И в сумраке мое безумие росло,

Себе в слепящей тьме казался я огромным.

 

И был я кем-то тем, кого не видел мир,

И был я скакуном и бешеным кентавром,

А позже сонм богов позвал меня на пир,

Гремели в небесах громоздкие литавры...

 

13 января 1994

 

***

 

Мне хочется стихами поделиться,

Как хлебом моей нищенской души,

Не с вами, а с живущей где-то птицей,

Живущей в неприветливой глуши.

 

Пускай она мою приемлет долю

И ищет свое хлебное зерно,

Скитаться и по небу и по полю

Ей, как и мне, да будет суждено...

 

И, может быть, Господь и мне поможет

Таинственного друга обрести,

И я накормлен птицей буду тоже,

Когда я буду голоден в пути...

 

15 января 1994

 

***

 

Может быть, имя мое прозвучит во вселенной

В выкрике птичьем с какой-то орлиной горы

Или оно загорится звездой сокровенной,

Той, что запрятана Богом в иные миры.

 

Может быть, имя мое будет рокотом грома,

Молнии росчерк его обозначит косой, -

Только и мне оно будет уже незнакомо,

Я упаду в океанскую бездну слезой.

 

Кто же запомнит меня в этом бедственном мире,

Кто же прочтет мои тысячи горестных строк, -

Или продолжит меня в мироздании сирин,

Райская птица, крылатый господний цветок?..

 

16 декабря 1994

 

***

 

...Не разорвать и мне зловещего кольца

Усильем слабых рук.

Дорога без конца, дорога без конца,

За кругом новый круг.

 

Дорога без конца - и где же быть концу,

Когда который раз

Я отдаю поклон умершему отцу,

Сиянью отчих глаз...

 

Я завершаю путь у сумрачной межи,

Но волею небес

Который раз он мертв, который раз он жив,

Который раз воскрес...

 

И мне не разорвать зловещего кольца, -

Я каждый божий миг

Наследую стопы ушедшего отца,

Скитальческий старик...

 

21 января 1994

 

***

 

 

…И все стихи пойдут за мною следом

С заржавленными лирами в руках, —

Привыкшие к скитаниям и бедам,

Они в лаптях и ветхих сапогах.

 

А кто и просто так — на босу ногу

Спешит в потешно-праведный поход, —

Их сам Господь позвал со мной в дорогу,

Он любит скоморохов и шутов…

 

13 января 1994

 

***

 

Это – снова душа со своим лебединым

Умирающим стоном,

И ее окружают полярные льдины

Караулом бессонным.

 

Это – снова душа со своею тревогой!

Может быть, ей удастся

Дотянуться рукою до Господа Бога,

До Небесного Царства...

 

Это – снова душа на последнем дыханье,

На томительном вздохе

Расстается с неузнанным миром стихами,

Обретя свои сроки...

 

14 января 1994

 

ВЕЧНЫЙ МАЛЬЧИК

 

Котенок, схорони мою земную долю

А хочешь - сохрани: я тоже был резов,

И в колпаке шута носился вскачь по полю,

Каких-то райских птиц меня тревожил зов.

 

Я в колпаке шута похож был на котенка,

Потешила меня земная кутерьма,

И я был вне себя и был глупей ребенка,

И ненароком я совсем сошел с ума...

 

15 июня 1987

 

***

 

Двум смертям не бывать...

 

Бывать и двум смертям, и трем смертям, и даже

Бесчисленным смертям; о, сколько, сколько раз

Я видел, как она с косой стоит на страже,

Меня сводил с ума провал незрячих глаз.

 

Казалось мне, что я уже в какой-то сфере,

Где необычен мир, где больше нет живых,

И где несут в когтях испуганные звери

Кто мертвое крыло, кто остов головы...

 

А я, а где же я?.. А а вот он я - столикий,

Ныряю в глубину, взлетаю в небеса...

Я весь из торжества, из сдавленного крика, -

О, Боже, из глазниц огнем течет слеза...

 

Слеза моя горит, как факел преисподней, -

Как весел и смолист пылающий багрец!..

Я стал огнем слезы по милости господней, -

Еще горит душа, еще я не мертвец...

 

14 июня 1987

 

***

 

Наверно, у вечности те же слова, что у смерти,

Наверно, звучание слов этих вовсе несложно,

И знают слова эти малые твари и дети,

А я столько слов написал, что их всех сосчитать

невозможно.

 

Да что там слова, если вечность приладила дудку

И звук этот дикий над снами летит мировыми,

А может, она совершает ночную побудку, -

И ей откликаются мертвые вместе с живыми...

 

13 июня 1987

 

***

 

Это был человек необычнее бреда,

Он казался со всеми знакомым веками...

Начиналась словами простыми беседа,

А потом что-то в небе искал он руками.

 

Что-то он находил в поднебесном просторе,

Что дарила ему милосердная бездна...

Он забыл это слово ненужное - "горе",

Чудеса окружали его повсеместно.

 

Он и смерть почитал за какое-то благо,

За какую-то милость нездешнюю свыше...

Вот покойник лежит, а лицо как бумага, -

Что же вечность на лике усопшем напишет?

 

17 июня 1987

 

***

 

В преддверье смерти мир - игрушка хрупкая,

Одно неосторожное движенье -

И вот уж продолженье его трупное,

В кладбищенской земле самосожженье.

 

Куда же спрятать мир мне этот бережно?..

Я спрячу мир в тайник того ребенка,

Кто виноват в слезах моих теперешних,

Кто научил меня бояться Бога...

 

О детство, ты - вселенская распутица,

Какой разлив души, какие шири!..

Нет ничего душою не забудется,

Я и сегодня жив в забытом мире.

 

6 июня 1987

 

***

 

Меня не узнали собака и кошка,

Прошли, осторожно виляя хвостами...

Куда же ведет травяная дорожка,

Ведет она в лес иль на поиски мамы?..

 

Я сам соберусь понемногу в дорогу,

Сложу в узелок свои бренные кости

И свисну, как псу задремавшему, Богу:

Давай-ка найдем нашу мать на погосте.

 

Давай-ка найдем нашу матушку в небе,

Быть может, сидит со святыми в избушке

И пьет - уж таков ее горестный жребий -

Земную отраву из глиняной кружки.

 

Да, мать и на небе меня не забыла,

Мои бесконечные беды и страхи...

Ах, матушка, слишком меня ты любила,

Любила во плоти и любишь во прахе.

 

3 июня 1987

 

***

 

Господь дал мне и день, и пищу,

Поскольку я лишь тварь земная,

Но почему блуждает нищий

В пределах неба -я не знаю...

 

И почему в своем обличье,

Таясь на небе, как в овраге,

Он сочетает что-то птичье

С бездомной поступью собаки?..

 

26 октября 1993

 

***

 

Воскресают из мертвых не только апостолы

И ступают изъязвленными ногами, -

Воскресают собаки и кошки безхвостые,

Все, кто был изувечен однажды врагами.

 

Воскресают стыдливые жертвы палачества,

Воскресают безглазо, воскресают безного,

Умоляя простить их благие чудачества, -

Им всего-лишь хотелось порадовать Бога...

 

9 апреля 1993

 

***

 

Или не было этого, не было вовсе на свете -

И лишь дым оставался от наших зловещих кочевий,

И не корчились в пламени адском старухи и дети,

Превращались в скелеты обугленные деревья?..

Некому неизвестны пути бесприютного дыма,

Он поднимется в небо, а позже рассеется в небе,

Но по-прежнему сердце несносною болью палимо, -

Почему мне достался такой изнурительный жребий?..

 

13 марта 1993

 

***

 

...И это обо мне вам сказано в Завете:

Не троньте малых сих, взыскующих Христа,

И будьте в простоте забот своих как дети,

Зане лишь их сердцам открыта высота.

 

И это обо мне вам сказано сурово:

Он будет бос и наг, и разумом убог,

Но это на него сойдет святое слово

И горестным перстом его пометит Бог...

 

26 января 1993